Шрифт:
Закладка:
«Эмилия».
«Да».
Я повернулась к ней и стала слушать. Я принялась вспоминать, нужно ли было уже сдать рецензию на книгу. Обычно я внимательно следую расписанию.
«Я по поводу твоего эссе. Оно произвело впечатление. Оно глубокое».
«Спасибо».
«Очень выразительное представление ценностей современного общества».
Я стала соображать, о чем это она. Потом я поняла, что причиной этой неожиданной похвалы была «Молодость – наше идеальное время».
Было ощущение, что прошла уже вечность с его написания.
«Я подумала, что ты могла бы держать речь на выпускном».
«Ага».
«Ты могла бы рассказать о том, что написала. У тебя хорошие мысли. Очень зрелые. Или можешь даже прочитать часть эссе».
«Ну, не знаю».
Ох боже мой. Этот текст представлял собой слащавый треп. Просчитанные клише за клише, заимствованные умные высказывания. Именно так получают высокие баллы за эссе.
«Подумай. По-моему, ты лучший выбор в качестве спикера. Как ты помнишь, на празднике обязательно выступает девятиклассник. Я уже поговорила об этом с директором».
Наверное, тогда отказаться нельзя.
Или можно, но я вроде как не собиралась этого делать.
Я обнаружила себя произносящей «угу». Это похоже если не на вдохновленное согласие, то, по крайней мере, на утвердительный кивок.
XXXIII
Мы болтали в кровати у Сантери. Там как раз помещались двое рядышком. Мы лежали на спине и смотрели в потолок, держались за руки и, по правде говоря, все это выглядело смешным, потому что по какой-то причине ни у кого не было к другому никакого дела.
Ничегонеделание длилось долго. Сантери первому это надоело, и он повернулся на бок. Его губы приблизились к моим, и я ощутила, как мое тело напряглось. Я поцеловала его в ответ и быстро отодвинулась.
Этого ему не хватило.
Он снова поцеловал меня. Дольше.
Мне показалось, как будто я задыхаюсь. Сантери вылил на себя некоторое количество дезодоранта и, судя по всему, не только под мышки, но на все тело. Он пах как фруктовый отдел в магазине, только помноженный на десять.
Мы стукнулись зубами, и мне стало смешно.
Когда он положил руку мне на живот, я встала с кровати и сказала, что мне пора домой.
«Может, останешься еще немного?»
Сантери выглядел разочарованным. Он, скорее всего, пытался понять, что сделал не так. Ответ был такой: ничего.
«Нужно идти».
«Уже? Останься еще ненадолго».
«Да нет, просто нужно».
Проблема была во мне и только во мне. Во мне, в Эмилии, которая отправляла незнакомым мужчинам свои фотографии и сидела с ними в машинах, проводила с ними время, но которая испугалась, когда ее парень подошел слишком близко.
Наверное, я была немного больна. Я знала, что это так. И не немного.
Я не могла больше быть с Сантери и не могла объяснить ему, почему.
Просто не могла. Он был слишком хороший для меня.
XXXIV
Почему все (и мама тоже) повторяют, как они ждут весну, чтобы света прибавилось. На мой вкус, свет переоценен.
Темнота гораздо лучше. Только весной видна вся пыль и грязь, ибо солнечные лучи проникают внутрь насильно и обнажают весь бардак.
Я произносила свою речь в гостиной перед тренировочной аудиторией. Я посадила свою стаю на диван, они смотрели на меня.
В глаза светило солнце. Вот еще. Я опустила жалюзи.
«Уважаемый директор, учителя и ученики», начала я и заметила, как листок трясется в моих руках.
«Тебе обязательно там говорить?» – спросил Йоона. Он пришел с горой бутербродов. Он всегда ходит с едой в руках по дому, когда мама не видит и не жалуется на крошки.
«Да. И не перебивай меня все время».
«Я хочу сейчас изложить некоторые мысли о молодости…»
«Дамы и господа», – подсказал Йоона.
«Что?»
«Нужно добавить еще: уважаемые дамы и господа. Не только директор и учителя».
«Конечно, я это скажу. Можешь исчезнуть, пожалуйста!»
«И громким голосом».
«Займись собой».
Я не спала ночью перед торжеством. Эта речь меня здорово нервировала. Болел живот. Болела голова. Даже зубы болели.
Потом настал этот день. В школьной рекреации поставили ряды стульев. Перед ними – микрофоны и колонки. Группа семиклассников выступала с композицией Haloo Helsinki[23], которая была для них чересчур сложной.
С другой стороны земного шара. Пампарирурам и все такое.
Оркестр собрали на уроках музыки. Барабанщик был единственный, который играл до этого. Он как-то держал в узде весь придурковатый коллектив.
Но это было именно как-то.
Девятиклассники класс за классом проходили перед публикой за красными розами. Почти каждый мальчик был одет во взятый напрокат темный костюм и рубашку.
Было странно видеть своих одноклассников, одетых как взрослые мужчины. Они были как толпа испуганных бизнесменов без свисающих животов и широченных плеч. Кроссовки и джинсы сменили костюмы, в которых ребята чувствовали себя неуютно.
Я была одета в белое платье. Прекрасная ткань и квадратный вырез.
Я хотела белые туфли на каблуках, с серебряными кольцами в качестве украшения. На пятке была молния, ногу никак нельзя было всунуть, не расстегнув эту молнию.
Мама считала, что белое платье и туфли подходят только для свадьбы. Она согласилась оплатить половину стоимости платья, но белые туфли ради одного мероприятия – нет. Она не поддержала мою идею выйти замуж в ближайшее время.
Я сказала, что куплю обувь сама. «Такие, какие сама захочу», – заявила я. Мама удивилась на какие деньги. Она подумала, что мне не хватит на туфли, но тут она ошибалась.
У меня были деньги, и поэтому я могла делать все, что хотела. Как я уже сказала, я собиралась в Швецию на концерт вместе с Лилой. Я бы купила в Стокгольме такую одежду, какую хочу, потому что у меня были деньги, и никто не мог мне помешать тратить их. Я бы отлично сходила на шоппинг и поела бы в шикарном месте. Посмотрела бы достопримечательности и жила в крутых отелях.
На самом деле я бы никуда с Лилой не поехала. Я бы поехала одна, потому что Лила наконец сказала, после долгих-долгих моих расспросов, что никаких билетов она не купила.
«Что-то, наверное, пошло не так. Эти билеты мне никто никогда не присылал».
Вот так-так.
«Наверное, они были распроданы», – сказала она и запустила руки в волосы. «Билеты не пришли. Двойная бронь или что-то такое. А я разве не сказала об этом раньше?»
Нет. Не сказала. Ты только повторяла: «Когда мы будем в Швеции… на концерте мы будем делать