биограф ТР Эдмунд Моррис называет «инстинктом голодного хищника», и заподозрив Германию в стремлении создать постоянный морской форпост в Венесуэле, президент Рузвельт воспользовался случаем, чтобы отправить Европе недвусмысленное послание[368]. Он предупредил Берлин, что Соединенные Штаты Америки «будут обязаны применить силу при необходимости», если Германия не отведет свои корабли в течение десяти дней[369]. Затем он потребовал, чтобы европейцы урегулировали свои разногласия с Венесуэлой через арбитраж, который организует Америка. Также ТР поручил германскому послу Теодору фон Холлебену «поведать императору, что небезопасно пытаться меня обмануть, потому что покер – это американская национальная игра, а я вижу, что он блефует». Дабы гарантировать, что кайзер поймет правильно, президент продолжил: «Если император не отведет немедленно свои военные корабли от венесуэльских вод, я без колебаний воспользуюсь силами под моим командованием, чтобы их выгнать»[370]. Более того, Рузвельт дерзнул уведомить кайзера, что «в мире нет места хуже и неблагоприятнее для Германии в случае конфликта с Соединенными Штатами Америки, чем Карибское море»[371].

Требование Рузвельта прислушаться к указаниям США опиралось на доктрину, сформулированную Джеймсом Монро в 1823 году: Западное полушарие больше не являлось территорией европейской колонизации или иностранного вмешательства[372]. Смелая по размаху, доктрина Монро первоначально была скорее мечтой, а не оперативной инструкцией – и оставалась таковой до конца девятнадцатого столетия. Поскольку у США не было средств для ее осуществления, доктрина ничуть не помешала англичанам отобрать Фолклендские острова у Аргентины в 1833 году, равно как и обеспечивать значительное морское присутствие у побережья Никарагуа, а также временно захватить никарагуанский порт Коринто в 1895 году. Немцы восприняли эту доктрину столь же пренебрежительно и время от времени высылали свои военные корабли для улаживания коммерческих споров в малых странах вроде Гаити[373].

Задолго до президентства ТР начал мечтать о том, чтобы реализовать доктрину Монро на практике. Когда британские войска заняли Коринто, он забеспокоился, что Венесуэла станет их следующей целью. «Если мы допустим, чтобы Англия вошла в Венесуэлу как бы за репарациями, что было в Коринто, – писал он сенатору Генри Кэботу Лоджу, коллеге по экспансионистскому лобби, – с нашим господством в Америках будет покончено»[374]. Нежелание президента Гровера Кливленда дать британцам жесткий отпор вызвало недоумение Рузвельта, который позже заметил, что «болтовня сторонников убедила меня – этой стране нужна война»[375]. Администрация Кливленда в конце концов предостерегла англичан от посягательств на доктрину Монро в виде притязаний на колонию в Британской Гвиане (на которую также претендовала Венесуэла) и указала, что «сегодня Соединенные Штаты Америки являются фактическим сувереном этого континента, и их законы распространяются на все области, каковые служат предметом рассмотрения». Поняв, что слова Кливленда – не пустая угроза, британцы неохотно согласились определить границу через третейский суд и не испытывать пределы американского терпения набегами на спорную территорию[376].

Рузвельт настаивал на том, что Соединенные Штаты Америки обрели «достаточно сил, чтобы претворять обещания в дела в международных отношениях», и насмехался над теми, кто сомневался, разумно ли (и законно ли) со стороны США угрожать Великобритании из-за отдаленного уголка Южной Америки. Доктрина Монро, писал Рузвельт, «не ставит правовых вопросов. Речь идет о политике… Утверждать, что ее нельзя признавать принципом международного права, значит впустую сотрясать воздух»[377].

Ту же решимость Рузвельт продемонстрировал в ходе противостояния с Берлином и Лондоном. Его ультиматум убедил обе страны покинуть венесуэльские воды и уладить спор в Гааге – на условиях, приемлемых для США. Результат подтвердил убежденность Рузвельта в том, что «доктрину Монро следует рассматривать как основную составляющую американской внешней политики». Но президент предупреждал: «Еще хуже, чем бездействовать, будет провозглашать принципы, которым мы не намерены следовать, а реализация доктрины возможна, только если подкрепить ее сильным военным флотом»[378]. Проникновение США в Карибский бассейн явилось наглядной иллюстрацией этого тезиса. Позднее ТР заявил публике в Чикаго: «Если американский народ будет говорить тихо, но продолжит строить корабли и сохранять высокие стандарты обучения, то при наличии эффективного морского флота доктрина Монро охватит обширную площадь»[379]. Вскоре миру предстояло узнать, как именно Рузвельт собирался применять эту доктрину.

Панамский канал

С шестнадцатого столетия великие державы Европы мечтали о канале, соединяющем Атлантический и Тихий океаны. Но попытки прокопать такой канал до поры оканчивались провалом. Франция затеяла серьезный проект в 1880-х годах, поставив во главе знаменитого Фердинанда де Лессепса, который прокладывал Суэцкий канал в 1860-х годах. Но эта затея заглохла после череды неудач. Американский и британский проекты в Панаме и соседней Никарагуа также не сулили успеха. С укреплением американского могущества Рузвельт поклялся свершить то, чего не удалось другим, и обеспечить своей стране контроль над проходом из океана в океан.

Для Рузвельта канал через Центральную Америку также служил интересам национальной безопасности. Без него американским военным кораблям, что базировались на Атлантическом побережье, приходилось преодолевать четырнадцать тысяч миль за два с лишним месяца и огибать мыс Горн, чтобы добраться до Западного побережья, дабы отстоять интересы Америки в Тихом океане (и наоборот). Так, например, линкор «Орегон» из Пьюджет-саунда обошел всю Северную и Южную Америку, чтобы добраться до Кубы в ходе испано-американской войны[380]. Поскольку этот канал был для ТР «необходимостью», он не потерпел никаких препятствий на своем пути – будь то великие державы наподобие Франции или, уж конечно, второстепенные государства вроде Колумбии, провинцией которой с 1821 года являлась Панама.

Когда колумбийское правительство отклонило предложение США проложить канал через территорию Панамы, ТР отверг этот ответ. Позже он заметил: «Я захватил перешеек, начал рыть канал, а затем оставил конгресс обсуждать не канал, а меня»[381]. Критики обвиняли Рузвельта в революции ради оккупации части Колумбии и видели в случившемся постыдный эпизод дипломатии канонерок. Рузвельт не собирался оправдываться и извиняться. «Пожалуй, – заявил он, – самое важное действие на международной арене я совершил, будучи президентом, когда разбирался с Панамским каналом»[382].

Историк Дэвид Маккалох характеризует эту сагу как «великий материальный шедевр» президентства Рузвельта. В своем подробном описании строительства канала он указывает, что для Рузвельта «во-первых, в последних и всегда канал был жизненно важным и необходимым путем к глобальной роли Соединенных Штатов Америки»[383]. Как сам ТР сообщил конгрессу: «Если бы о каком-либо правительстве можно было сказать, что оно удостоилось мандата от цивилизации на осуществление строительства в интересах всего человечества, то Штаты очутились в таком положении при строительстве межокеанского канала»[384].

Когда в августе 1903 года колумбийский сенат единогласно