Шрифт:
Закладка:
София закусила губу.
– Вы хотите сказать, что я выйду как есть, а девчонка на пятнадцать лет меня моложе будет при полном мейкапе?
– Боюсь, да.
Тревога, которую до сих пор испытывала София, переросла в злобу. Дерек, похоже, в значительной степени разделял ее чувства. Несколько секунд он смотрел в пол, затем покачал головой, дотронулся до руки Софии и невинным тоном предложил:
– А знаете, миз Уэнтворт, я мог бы сделать вам примерно то же, что Кортни сделала себе. Ничего особенного, просто несколько штришков.
– Это ведь против правил.
– Кортни первая их нарушила.
София почесала затылок и, переняв у Дерека его невинный тон, спросила:
– И что именно вы задумали?
– Создадим при помощи макияжа эффект отсутствия макияжа. Я в этом деле мастер, – прибавил он, вздернув бровь.
София поморщилась:
– А если Кортни заметит? Она не промолчит!
Дерек помотал головой и улыбнулся:
– Промолчит. У нее же у самой рыльце в пушку. А если она выдаст вас, миз Уэнтворт, вы выдадите ее.
– Ну не знаю… – протянула София, с сомнением глядя на визажиста.
– Позвольте мне вам помочь. Вот увидите, Джек ни на кого, кроме вас, даже смотреть не будет.
От такого предложения отказаться было невозможно. София кивнула. Дерек улыбнулся:
– Откиньтесь на спинку кресла, миз Уэнтворт.
* * *
Через месяц после того, как Джек ушел, София вернулась из Лос-Анджелеса в Лондон, надеясь, что зелень английских садов и парков скроет ее от любопытных глаз. Как выяснилось, идея была глупая. У крыльца ее лондонского дома собрались представители всех самых скандальных газет. Однажды кто-то набрался наглости позвонить в дверь, и София крикнула репортерам, чтобы убирались. Но это был не репортер, а курьер, присланный юристами мужа. Джек подал на развод.
До сих пор он не выказывал намерения формально разорвать отношения с нею, и она думала, что какое-то время они просто поживут раздельно. Оказалось, нет. Потрясенная, София забаррикадировалась в своем доме и прочла документы. Прошло три дня. За это время она ни разу не высунула носа наружу. Наконец, поняв, что еще чуть-чуть, и в газетах напишут: «Звезда умерла в одиночестве от голода и тоски», – она потихоньку выбралась на улицу, чтобы купить себе чего-нибудь на ужин. Однако ей пришлось об этом пожалеть.
Журналисты откуда-то пронюхали, что София Уэнтворт, чей муж недавно подал на развод, опустилась до еды навынос из ближайшего «Маркс-энд-Спенсера». Она предвкушала, как будет есть пастуший пирог, попивать красное винцо и смотреть какой-нибудь фильм про маньяка (желательно, чтобы он всех поубивал), и вдруг на нее набросились стервятники с фотоаппаратами. У входа в магазин выстроилась целая рота почетного караула из папарацци. Один из них брякнул нечто такое, что трудно было пропустить мимо ушей, и тогда София сделала то, чего раньше никогда не делала, – отреагировала.
– Оставьте меня и мой пастуший пирог в покое! – крикнула она человеку с камерой.
Потом на протяжении многих дней телевидение и желтые газеты перепевали эти бессмертные слова на все лады. София понимала, что пожалеет о них, но ничего не смогла с собой поделать: этот выкрик был инстинктивным актом самозащиты.
– Что же тот человек сказал тебе? – спросил агент.
София не ответила. Она знала: журналист просто хотел ее спровоцировать, чтобы сделать фото, за которое хорошо заплатят. И все-таки она навсегда запомнила те слова. «Как жаль! – сказал человек с фотоаппаратом, разочарованно качая головой и цокая языком. – Ваш постер висел у меня в комнате. Теперь вы уже не та».
София надеялась, что никто не узнает их с Дереком маленькую тайну. Может быть, кто-нибудь посмеялся бы над ней: у нее, дескать, повадки стареющей дивы. Но тем людям ее не понять. Папарацци не караулят их у магазина и не говорят им во всеуслышание резких слов, которые звучали бы не так обидно, если бы не были в какой-то мере правдивы.
– Готово, миз Уэнтворт, – объявил Дерек.
София открыла глаза.
– Ну, как вам?
Она внимательно изучила свое изображение в зеркале. Дерек сотворил чудо. Мешки под глазами и гусиные лапки исчезли. София похорошела, хотя выглядела вполне естественно. Гример замел все следы своей работы, как делают гениальные преступники.
– Дерек, у вас дар!
Он улыбнулся:
– Я только подчеркнул вашу естественную красоту.
София состроила гримаску и потупилась.
– Что, если Джек все равно… – произнесла она, не договорив: «…все равно меня не захочет?»
Дерек с улыбкой наклонился к ней.
– Быть такого не может, – сказал он.
Она тоже улыбнулась и сделала вдох. Дерек дотронулся до ее руки и спросил:
– Ну, готовы?
Джейн стояла рядом с Фредом на платформе из камня. По-видимому, они находились на станции, только принимала эта станция не почтовые кареты, а поезда. Внизу тянулись две стальные полоски, уходящие в бесконечность. Эта картина произвела на Джейн сильное впечатление. Посмотрев сначала влево, затем вправо, она спросила:
– Поезд придет сюда?
Фред кивнул и принялся заворачивать рукава рубашки. Джейн всегда считала, что так делают только фермеры. Увидев его руки, обнаженные до локтя, она покраснела. Ей все еще было неловко после случившегося в ванной. Она стыдилась поднять глаза. Фред посмотрел на нее и тоже отвел взгляд, а потом нагнулся, чтобы зашнуровать ботинок.
– Вы делаете это уже в третий раз за утро, – сказала Джейн. – С вашей обувью что-то не так?
– Да ладно! – рассмеялся Фред удивленно. – Я не перевязывал шнурки три раза!
– Перевязывали. На кухне, по дороге сюда и вот теперь. Они у вас порвались?
Он отвернулся и кашлянул:
– С моей обувью все в порядке, спасибо.
Джейн поглядела на него с сомнением. Поведение этого мужчины часто ее озадачивало. Причем она не понимала, потому ли он так странен, что живет в двадцать первом веке, или просто потому, что такова его природа.
– Для чего вам эта карточка? – спросила Джейн, когда Фред достал из кармана маленький оранжевый прямоугольничек.
– Вы имеете в виду мой билет?
– Чтобы путешествовать на поезде, нужна такая вещица?
– Конечно. А у вас разве нет билета?
Джейн покачала головой. Тогда Фред провел ее внутрь каменного здания, стоявшего посреди платформы, и сказал человеку, который сидел в стеклянной коробке:
– Будьте добры, один билет до Лондона.
– Пятьдесят шесть, пожалуйста, – ответил тот. – Наличные или карта?