и проституток в центре и на окраинах столицы: дюжины подозреваемых были пойманы и предстали перед Советом[171]. Это успешное упражнение повторили лишь единожды, поскольку Уолси неожиданно переключил свое внимание на то, что внешне выглядит как фундаментальная административная реформа. Он подготовил для короля три документа: список мер, которые «королевской милости нужно предпринять и дать приказ своему кардиналу оформить их законодательно»; дела, которые Генрих решил «лично обсудить в Совете и проследить за усовершенствованием работы Совета», и «личные напоминания»[172].

По сути, Уолси вложил слова в уста Генриха, но программа от этого не стала менее впечатляющей: судебная реформа, чтобы искоренить злоупотребления и взяточничество; реформа финансовой системы; планы умиротворения Ирландии; планы усовершенствования использования национальных ресурсов, чтобы сократить безработицу; оборона королевства и восстановление укреплений. Более заманчивый проект сложно себе представить, и даже злейший враг Уолси Джон Палсгрейв похвалил его. «Каждая из этих инициатив была великой, – писал он, – и наименьшая из них для нашей державы была весьма целесообразна, особенно исполнение законов, принятых в наши дни; но все они начались и не закончились ничем хорошим»[173]. Причина в том, что в 1519 году намерения осуществить реформы были у Уолси связаны с его политическими замыслами. Реальная цель раскрылась в мае, когда под предлогом государственной реформы он изгнал потенциальных соперников из святая святых двора Генриха VIII, личных покоев короля, заменив их новыми придворными слугами, более рассудительными и к тому же более уступчивыми. Уолси также пошел в наступление на возрастающий финансовый статус личных королевских покоев с их формальным главой, джентльменом стула[174]. Он начал использовать деньги личных покоев, распоряжаясь ими без ведома Уолси. Соответственно, лорд-канцлер нанес ответный удар: отсюда и речь о финансовой реформе. Он установил верхний предел расходов джентльмена стула в £10 000 в год и потребовал надлежащего ведения бухгалтерских книг в двух экземплярах с ежемесячной проверкой[175]. Однако нападки Уолси могли зайти слишком далеко: когда в 1520 году Генрих VIII, испытывая приступ государственного энтузиазма, отправил графа Суррея в Дублин в качестве вице-короля, Палсгрейв безосновательно утверждал, что Уолси «сослал» графа, тогда как его задачей в действительности было информировать короля, «какими средствами и путями его светлость может привести эту землю к повиновению и порядку»[176]. Однако экспедиция Суррея не имела ясных целей: он не располагал достаточными ресурсами для решения проблем управления, и под его началом находилось всего 500 солдат. Добившись немногого, граф был отозван в 1522 году, а Палсгрейв распространил клеветнические измышления, что Уолси постарался помешать своему «врагу» завершить дело, ради которого его послали!

Само предположение, что Суррей был противником Уолси, несомненно, строилось на слухах, что в мае 1516 года графа «удалили из зала заседания Совета» вместе с маркизом Дорсетом, лордом Бергавенни и некоторыми другими вельможами[177]. Эта конкретная история, возможно, правдива, но она не говорит о том, что Уолси и Суррей, сын победителя в битве при Флоддене, унаследовавший от отца титул герцога Норфолка в 1524 году, были бескомпромиссными противниками. Находясь под стражей в Тауэре в 1546 году, Суррей[178] сделал часто цитируемое заявление, что Уолси вскоре после своего смещения признался, что «около четырнадцати лет старался уничтожить меня, и говорил, что для этого преследовал милорда Саффолка, маркиза Эксетера и милорда Сэндиса»[179]. Старая сказка, но ее постоянно пересказывают в качестве доказательства плохих отношений Уолси с аристократией. Конечно, учитывая низкое происхождение Уолси, маловероятно, что эти отношения были прекрасными, однако когда при дворе началось «большое брюзжание» после того, как Уолси впервые объявил свою программу правового принуждения, он, похоже, искренне удивился, поскольку открыто обвинил сэра Генри Марни в раздувании проблемы[180].

Следует или нет приписывать Уолси крах герцога Бекингема, неясно. С него нужно снять обвинения в ведении систематической вендетты против старинной аристократии, но Бекингем вряд ли принадлежал к тем вельможам, которые с трудом приспосабливались при Тюдорах к новым для себя ролям придворных и слуг короны[181]. В 1510 году Бекингем подал петицию о восстановлении в высокой наследной должности констебля Англии, но получил разрешение только в день коронации Генриха VIII. Четыре года спустя он выиграл судебную тяжбу, когда судьи признали, что он имеет два поместья в Глостершире в силу должности констебля, поэтому король, когда пожелает, может пригласить его к исполнению обязанностей. Однако Генрих VIII предпочел оставить должность незанятой. (Согласно старой баронской теории, высший стюард, констебль, и граф-маршал, или оба вместе, могли «искоренить» дурных советников и даже налагать условия на короля.) Поэтому король отказался призывать герцога на должность, которая, как он выразился, была «очень высокой и опасной»[182]. Таким образом, Бекингем одержал пиррову победу. Возможно, подобно Карлу, герцогу де Бурбону, коннетаблю Франции, он принадлежал к тем, кто ощущал противоречие между своим положением герцога и королевской политикой, которая была рассчитана на обеспечение честного подчинения тех, кого все больше рассматривали как «пережитки феодализма». А может, подобно некоторым французским аристократам, он затруднялся из-за своего положения в обществе отождествлять себя с королевской властью и извлекать выгоду из членства в Тайном совете. В любом случае после нападок в Звездной палате на своего слугу сэра Уильяма Балмера за то, что тот носил герцогскую ливрею в присутствии короля в октябре 1519 года, Бекингем, по слухам, ворчал по поводу королевских советников. А в ноябре он якобы высказывал угрозу, позже ему приписанную, что убил бы Генриха VIII, как его отец был готов убить Ричарда III.

Тем не менее если Уолси добивался гибели герцога Бекингема, хотя для такого заключения нет веских доказательств (на самом деле первый министр предпринял по меньшей мере одну попытку направить герцога на безопасный путь), то Бекингем сыграл ему на руку. Династическое тщеславие герцога и провокационное напоминание ускорили полный разрыв с Генрихом VIII. Когда в феврале 1521 года он попросил разрешения посетить свои поместья в Уэльсе, имея при себе 400 вооруженных солдат, ситуация вызвала слишком сильные воспоминания о выступлении его отца против Ричарда III. Генрих VIII тайно написал Уолси: «Я бы хотел, чтобы вы внимательно следили за герцогом Саффолком, герцогом Бекингемом, милордом Нортумберлендом, милордом Дерби, милордом Уилтширом и прочими, кого вы считаете сомнительными»[183]. Что бы ни замышлялось, все завершилось судом над Бекингемом и его казнью за измену. Ибо, надлежащим образом он был осужден или нет, дело Бекингема входило в ряд немногочисленных государственных судебных процессов периода правления Генриха VIII, где жертва несомненно была виновна в главном преступлении, в котором ее обвиняли. Если дело Бекингема было спорным и огорчило Томаса Мора, то только потому, что свидетельствовали против герцога его недовольные слуги, и доказательства вины не удовлетворили бы современный суд общего права[184].