и России, как их теперь стараются выставить, то не должна ли была им прийти в голову такая же простая мысль – попробовать спасти Государя и Его Семью, как пришла мне, тогда еще простому, молодому, но русскому офицеру.

Все три главнокомандующие были Генерального штаба и должны были до этого додуматься. И если даже допустить, что они по недомыслию, несмотря на свое академическое образование, этого не сообразили, то после моего доклада генералу Алексееву о моем намерении это попробовать, это оправдание отпадает. Я им дал эту ненайденную мысль, но они не пожелали ее осуществить, а тогда осуществить ее было не трудно. Они предпочли танцевать вперед и назад сначала по Кубанской, а затем по Донской области, бесполезно губить лучших людей, но не пошли на Екатеринбург, а этим движением на Екатеринбург они достигли бы три важных цели: спасение Царской Семьи, соединение с атаманом Дутовым и поддержку и соединение с адмиралом Колчаком.

Спасение Царской Семьи подняло бы веру крестьян, и армия не была бы изолирована от русского народа-крестьянства, единственно верного историческим заветам, как она сама, эта армия, себя не только изолировала, но поставила во враждебные отношения с крестьянством – единственной надежной опорой.

«Вожди» имели в своем распоряжении 5 месяцев, и это было много больше, чем нужно, чтобы добраться до Екатеринбурга по железной ли дороге или на захваченных волжских пароходах. В первой половине 1918 года воинские эшелоны легко и самоуправно ездили по железным дорогам, и никто им не препятствовал. Прибыли же корниловцы в Ростов, а позже с Румынского фронта дроздовцы перед Пасхой в Новочеркасск. В Екатеринбурге же кроме охраны красногвардейцев, рабочих и немногих не желающих воевать солдат, никакой другой силы не было. А весть, что сам Царь идет с армией, воодушевила бы крестьян и на армию не смотрели бы как на каких-то подозрительных, неведомых «кадет», видели бы в ней свою старую русскую силу, идущую с Царем спасать народ, но это было против неразумного стремления «вождей», желавших стать историческими героями, и они сознательно и преступно не пошли, предпочитая социалистическую заслугу русской чести и славе.

Глава XVI

С тяжелыми, ненужными боями мы шли по Кубанской области. Почти каждую станицу брали с боя, количество раненых возрастало быстро. Обоз с ранеными тянулся на несколько верст, впереди обоза, справа, слева и с тыла шли боевые части, которым приходилось утопать в размокшем черноземе и изморенным до предела, с боем занимать станицы для ночлега. Только высокий дух, доблесть и жертвенный подвиг первых добровольцев мог вынести эту тяжесть. Бывали случаи, что измученные до отказа люди на остановках присаживались в сторонке и засыпали, большинство потом нагоняло своих, но некоторые бесследно исчезали.

Генерал Корнилов не жалел достойнейших и честнейших людей, людей, не примирившихся с бесчестием Отечества; он упрямо и упорно вел крошечную армию, постепенно превращающуюся в санитарный обоз, по большим дорогам и чуть не каждый день с боем и кровавыми потерями занимал станицы для ночлега. Его военный «гений» не смог додуматься посадить армию на подводы, идти боковыми дорогами, обходить станицы и ночевать на подводах. Тогда бы и неутомленные люди успешнее и легче бы выносили не столь частые бои, и не было бы таких бессмысленных и огромных потерь. Смог же генерал Алексеев и Деникин, после тяжелых, неудачных и ненужных боев генерала Корнилова за Екатеринодар, додуматься и посадить всю армию на подводы и идти проселочными дорогами, благодаря чему боев почти не было, не было и потерь. Но надо быть справедливым и поставить генералу Корнилову в заслугу, что в походе он не бросил ни одного раненого, тогда как генералы Алексеев и Деникин, после поражения у Екатеринодара, в ст. Новоелизаветинской, бросили на гибель всех раненых, как бросили их и в Новочеркасске, а также что генерал Корнилов не щадил и себя самого и лично руководил боями, ослаблявшими нас. Нам приходилось все тяжелее и тяжелее. Пополнение из казаков стекалось очень мало, и неравенство сил с окружающими нас массами красных с каждым днем, с каждым боем возрастало. Нужно признать, что и боеспособность наших частей постепенно уменьшалась, вследствие чрезмерной усталости и потери опытных и смелых бойцов, всегда гибнущих первыми.

Красные же стали уже не похожи на их первые неорганизованные банды. Троцкий суровыми мерами и очень толково создал из этих банд регулярное войско, становившееся все более и более боеспособным. Неоднократно наша армия испытывала острые моменты, когда все, даже и раненые, должны были оставлять обоз и, образуя из себя как бы подходящий сильный резерв к боевой линии, принуждать красных к отступлению. Особенно упорный бой пришлось вести армии перед станицей Кореновской, эта громадная станица, вернее город, была окружена заранее вырытыми окопами, и у красных имелся на путях бронепоезд. Бой уже велся несколько часов, но красные упорно держались. Пришлось сосредоточить весь громадный обоз в маленькую лощинку, чтобы использовать и прикрывающий обоз арьергард для поддержки атакующих станицу частей. Наконец, красные дрогнули, и мы ворвались в станицу Кореновская, где генерал Корнилов назначил дневку и собрал казачий сбор у станичного управления.

Я, подполковник Святополк-Мирский, его брат корнет Анатолий и еще несколько добровольцев, пожертвовавших своим отдыхом, пошли послушать генерала Корнилова. Генерал Корнилов вышел на крыльцо, откуда обратился к казакам с призывом идти бороться за добытую «свободу», что армия совершенно не монархическая и не кадетская, как ее называют. Казаки молчали и к нам не пошли. В конце краткой речи генерала Корнилова, я услышал поразившие меня, хвастливо подлые и лживые слова, брошенные им в толпу и запечатлевшиеся у меня навсегда. «Я имел счастье арестовать Царскую Семью и Царицу-изменницу». Генерал Корнилов закончил, заявив, что он очень занят и вместо него будет говорить его «ближайший помощник и лучший друг матрос Баткин».

Я и Святополк-Мирский были возмущены до глубины души словами генерала Корнилова, обласканного выше меры Царской Семьей, награжденного орденом св. великомученика и победоносца Георгия 3-й степени, который надел на него сам Государь. И после этого генерал Корнилов публично поносил Царскую Семью.

Мы ушли и не стали слушать всеми ненавидимого Баткина. Этот Баткин по виду инородец, а потому, вероятно, и не Баткин и не матрос, но, по словам генерала Корнилова, его лучший друг и ближайший помощник, играл какую-то странную роль при штабе генерала Корнилова. Штаб Верховного главнокомандующего – не место для друзей или знакомых и чины его должны иметь свое назначение и строго определенные обязанности. Спрашивается, чем же был этот Баткин и почему