Мчась вокруг Собора Предка, Нона начала думать, что в этом месте нет двери; ее дыхание стало прерывистым, более длинные ноги Клеры неслись впереди. Внезапная боль пронзила легкие, и она замедлила шаг, схватившись за бок. К счастью, через несколько шагов она увидела большие двери, которые видела в свою первую ночь. Шеренга Красного Класса уже входила в узкую щель, где чья-то рука придерживала левую створку приоткрытой. Клера и Нона, потные и запыхавшиеся, присоединились к концу очереди, как раз когда Кетти и Рули проскользнули вперед. Кетти пришлось пригнуться под рукой, которая, как оказалось, была прикреплена к Сестре Колесо. Нона нахмурилась, все еще не простив монахиню за то, что та с таким святым рвением выдернула ее из постели в первое же утро в монастыре.

— Быстро! Тихо! — Сестра Колесо пропустила их внутрь.

Поначалу тусклый свет породил лишь впечатление огромных колонн и полированного пола; за ними виднелось более светлое пространство. Нона последовала за спиной Клеры, моргая, чтобы помочь глазам привыкнуть. Они находились в огромном фойе, которое само по себе было больше любого дома в Истине, за исключением самых богатых. Сестра Колесо повела их вдоль стены налево к маленькой двери сбоку, словно позволяя послушницам рисковать, пятная и дальше столь святое место. Из вида внутренней части собора, мелькнувшей между гладкими колоннами черного мрамора, Нона поняла, что пространство было одновременно необычным и обширным, освещенным дюжинами длинных и узких окон, расходящихся от вершины купола, с мерцающей статуей в центре, крошечной в таком пространстве, но намного большей человека.

Притяжение, которое Нона почувствовала в ту первую ночь в монашеских кельях, тоже было здесь. Не такое сильное, как тогда, когда она стояла всего в нескольких ярдах от черной двери, ведущей в заднюю часть собора... но все же оно было. Огромное и гулкое пространство, солнечный свет, проникающий через множество окон, золотая статуя — все это было величественным и впечатляющим, возможно, даже святым, но не они были источником. Что-то заполняло этот купол, едва не разрывая, но его центр лежал глубже…

— Нона! — Клера у открытой боковой двери, зовет. — Хватит попусту терять время!

Нона поспешила в маленькую классную комнату, тускло освещенную тремя высокими узкими окнами, которые образовывали кольцо, продырявившее стену большого купола.

— Опаздывают на занятия, но никогда не опаздывают на ужин! — Голос Сестры Колесо, скрежещущий, как железо по стеклу, стал на удивление громким, когда она указала на Нону и Клеру, появившихся в двери.

Ноне, которая до сих пор присутствовала только на одном монастырском ужине, это показалось слишком суровым суждением.

Сестра стояла в дальнем конце класса в одном из кругов света, отбрасываемого окнами, белая воронка ее головного убора сияла, а выбившиеся пряди седых волос, казалось, плавали вокруг ее лица:

— Идите на место, быстро! Дорога к проклятию вымощена медленными шагами!

Нона поспешила к пустой парте у двери, опустив голову и пытаясь понять, как можно вымостить дорогу шагами. Клера заняла соседнюю парту, сверкнув улыбкой в ее сторону. Порывшись в рясе, она вытащила туго свернутый свиток пергамента, грифельную доску, кусок мела, маленький закупоренный горшочек и перо. Последнее создавало впечатление, что птица, с которой его сняли, умерла от какой-то изнурительной болезни, упав со своего насеста в грязную лужу, прежде чем ее переехали несколько повозок и, наконец, основательно пожевала голодная кошка.

Послушницы за другими столами уже развернули перед собой свитки, некоторые макали перья в чернильницы. Перо Арабеллы поймало свет, превратившись в нечто неземное. Идеальное лебединое перо, чистое и блестящее.

— Мы продолжим восемнадцатую часть катехизиса. Позже я проверю, как вы помните имена святых, их дни памяти, а также службы и традиции, характерные для каждого... Новая девочка! Достань свой пергамент и перо! Или ты не считаешь мои слова достойными записи?

— Да... — Смех со всех сторон, в том числе музыкальный перезвон Арабеллы. — Я имею в виду, нет, Сестра Колесо.

— Сестра Колесо? В этом классе нет Сестры Колесо, девочка. Ты будешь обращаться ко мне Госпожа Дух. А теперь достань свой свиток!

— Но... у меня нет... — Нона похлопала себя по рясе, как будто нужные ей вещи могли каким-то образом оказаться в одном из внутренних карманов без ее ведома.

— Быстро! — Сестра Колесо хлопнула железной ладонью по столу Джулы в первом ряду и двинулась к Ноне, лавируя между столами, девочки опускали головы, когда она проходила мимо.

Нона почувствовала, как знакомый гнев закипает где-то глубоко внутри, куда ее мысли никогда не осмеливались проникнуть. Даже если бы ей дали перо и пергамент... Она никогда в жизни не держала в руках ни того, ни другого и могла делать нужные знаки пером на пергаменте примерно так же, как могла летать.

— Ну? — Сестра Колесо нависла над Ноной, бледные водянистые глаза встретились с пристальным взглядом.

Нона резко встала.

— Поступление послушницы Ноны в монастырь было... нестандартным. — Настоятельница Стекло вошла незамеченной и теперь, положив руку на плечо Ноны, вернула ее на место. — В результате обычной переписке относительно припасов, которые должен принести с собой абитуриент, просто не было, Госпожа Дух. — Настоятельница положила на стол перо с серым опахалом и толстый свиток пергамента. — Нона, однако, будет скорее слушающей ученицей, чем пишущей, до тех пор, пока Сестра Чайник не объявит, что Нона достаточно продвинулась во время внеклассных занятий. Она будет...

Бледное лицо Сестры Колесо побагровело:

— Я знаю в точности, какими внеклассными занятиями занимается Сестра Чайник, и с кем, и я...

— Сестра Чайник улучшит чтение и письмо Ноны до уровня, необходимого в Красном Классе. — Настоятельница пристально посмотрела на Сестру Колесо. — Вопрос закрыт.

Сестра Колесо нахмурилась и заковыляла к началу классной комнаты.

Настоятельница Стекло развернула верхнюю часть свитка Ноны и достала чернильницу, чтобы удержать его на месте. Она обмакнула перо и, казалось, одним плавным движением оставила на пергаменте прекрасную путаницу линий, черных и блестящих, извивающихся, как виноградная лоза.

— Твое имя, — сказала она. Она обмакнула снова, и под пером появились три очень разные линии, переплетенные закорючками, небрежно нарисованными, хотя имя было очень аккуратным. Настоятельница достала промокашку и промокнула рисунок. — А это ты.