— Не нравится мне эта старуха!

— Ха, с Колесо можно иметь дело, если ты знаешь ее повадки. — Костыль, нога, костыль, нога. — Подожди, пока не встретишься с Отравительницей. Вот она действительно страшная!

Нона вошла в Башню Пути вместе с Гессой через восточную дверь. Послушницам полагалось проходить через определенную дверь, но никто не знал, через какую. Все четыре двери вели в одну и ту же комнату — гулко пустую, с каменной винтовой лестницей посередине, а по стенам висели самые странные картины, которые Нона когда-либо видела, хотя, по правде говоря, она никогда не видела картин до тех пор, пока она не вошла в комнаты ринг-бойцов в Калтессе. Пока Гесса поднималась по лестнице, Нона оглядела около двух дюжин портретов; на них были изображены только монахини, но с непокрытыми волосами и самыми необычными фантастическими дополнениями. У одной не хватало половины лица, а из разреза, на черном как ночь фоне, торчали лохмотья. У другой вместо одного глаза была красная звезда, лучи которой тянулись во все стороны. У третьей не хватало рта, зато из волос торчали цветы, которых Нона никогда не видела — темно-синие, как вечернее небо.

— Нона!

Она помчалась вверх по лестнице вслед за Гессой. Лестница казалась достаточно длинной, чтобы достичь вершины башни, но не было дверей в какие-либо комнаты по пути. Она выходила прямо в середину классной комнаты. По крайней мере, Нона предположила, что это классная комната, хотя она больше походила на церковь. Если не считать стульев, на которых сидел Красный Класс, и большого окованного железом сундука в передней части, комната была совершенно пуста. Но даже в ней была своя красота. Четыре высоких и узких окна разбивали свет на множество цветов. Дюжины плиток из цветного стекла превращая каждое окно в светящуюся абстрактную картину, отбрасывавшую красные, зеленые и синие тона на стены и пол. Какое-то мгновение Нона только и могла, что таращиться на чужеродное чудо этого места.

Монахиня, стоявшая перед сундуком, была самой старой из всех, кого Нона видела. Возможно, самая старая женщина, которую она когда-либо видела. Старшая сестра Наны Эвен, Ора, умерла год назад. Мать Ноны утверждала, что эта женщина видела, как приходили и уходили восемьдесят лет. И все же, даже лежа на погребальном костре на площади перед каменным домом Серого Стивена, старая Ора выглядела совсем юной по сравнению с Госпожой Путь.

— Садись, Гесса. — У старой монахини был удивительно молодой голос. — И ты тоже, послушница?..

— Нона. — Нона взяла стул, на самом деле чуть больше табуретки, со спинкой в виде одной узкой доски.

— Война? — Госпожа Путь подошла на шаг ближе и наклонилась вперед.

— Нона! — почти крикнула Клера.

— А, Нона. — Монахиня хлопнула Нону по плечу. — Как королева-торговка?

Нона была не единственной, кто ответил на этот последний вопрос пустым взглядом, хотя она и заметила, что Клера кивнула.

— Неважно... неважно. — Госпожа Путь отошла, качая головой. — Это было давно, и все ее сыновья превратились в прах.

— Теперь мы все собрались? — Госпожа Путь оглядела комнату, ее глаза были такими бледными, что казались бесцветными, а белки — кремовыми от старости. — Две новые девочки, да?

— Да, Госпожа Путь. — Громкий хор.

— Тогда я представлюсь. Я — Сестра Сковородка. В этих стенах меня зовут Госпожа Путь. — Она прошла в переднюю часть класса и с преувеличенным вздохом уселась на большой сундук. Нона заметила, что правая кисть женщины, которую она сочла исчезнувшей под рукавом, исчезла круче: у запястья рука заканчивалась уродливым комом из рубцовой ткани.

Сестра Сковородка опустила голову и постучала пальцами по крышке сундука. Она молчала так долго, что Нона спросила себя, не задремала ли она, но через мгновение Сестра Сковородка подняла голову, и ее глаза заблестели:

— На этих уроках мы изучаем Путь. Для большинства из вас это будет путешествие к безмятежности, к состоянию ума, которое может помочь вам терпеть или концентрироваться. Или, может быть, оно поможет успокоить ваши страхи или отложить печаль на некоторое время, пока у вас не появится время для ее визита. Для тех немногих из вас, кто, возможно, имеет в своей крови способность ясно видеть Путь, а не просто воспринимать его как идею, эти уроки являются первыми шагами к открытию скрытых миров, границы между ними и власти, которую могут завоевать те, кто осмелится войти в такие места.

Клера наклонилась к Ноне и тихо сказала:

— Если кто-то из нас и пойдет туда, то только в одиночестве. Говорят, старушка уже лет тридцать не ступала на Путь.

Нона сжала губы, указывая глазами на Госпожу Путь.

— Она глуха, как пень, глупая. — Клера усмехнулась и немного повысила голос. — Те, кто может, делают, а те, кто не может, преподают. По крайней мере, так для Пути. Делатели слишком ценны, чтобы тратить их на нас.

Сестра Сковородка остановилась и хмуро посмотрела на Клеру, которая покорно уставилась вперед.

— Теперь у нас есть... Арабелла. — Монахиня сосредоточилась на девочке Йотсис, чья бритая голова была забрызгана разноцветным светом. — У нее дерзкий взгляд. Хммм. Но что она может видеть? — Сестра Сковородка подошла и наклонилась ближе. — Не отворачивайся, дорогая. Не спускай с меня глаз. В этом месте мир поет для нас. Ты слышишь это? — Она сжала запястье Арабеллы скрюченными тисками своей руки. Кожа монахини была черной, как аспидный сланец, темнее, чем ее ряса; по сравнению с ними пальцы Арабеллы казались белыми, как кость. — Песня из трех частей. Жизнь. — Она подняла их соединенные руки. — То, что никогда не жило. — Она опустила культю в бассейн темно-красного света и проследила за лучом, падавшим из окна. — И смерть. — Быстрый взгляд назад, на сундук. — Ноты песни... — Сестра Сковородка пропела три ноты, чистые, но почему-то грустные, начало мелодии, которую Ноне хотелось бы услышать полностью. Монахиня отпустила запястье Арабеллы и начала расхаживать перед сидящими послушницами. — Есть граница между тем, что живет, и тем, что не живет. Она проходит через все вещи и вокруг них. Это путь, по которому трудно идти, но каждый сделанный шаг — святой. Когда вы идете по Пути, вы приближаетесь к божественному. Путь исходит от Предка, и Предок ждет в конце его. В конце всего сущего.

Но мы смертны. Мы испорчены. Жалкие сосуды для божественности. Каждый шаг тяжелее предыдущего, Путь поворачивает и изгибается, он узок и движется, сила, которую он дает... ей трудно обладать. Рано или поздно каждый соскальзывает с Пути, независимо от того, чего желает его сердце, независимо от того, насколько чиста его вера.

Наше знание Пути — дар четвертого племени, последнего, кто посадил свои корабли на берег Абета. Среди звезд кванталы строили свою жизнь вокруг Пути, поколение за поколением, пока он жил в их жилах. Эта кровь была смешана, чтобы ответить на вызовы нового мира — но в некоторых из нас она видна даже сейчас, после стольких прошедших лет.

— Ты видела Путь, дитя? — Сестра Сковородка, снова стоявшая перед Арабеллой, взяла девочку за подбородок и посмотрела ей в глаза.