эмигрантских кафетериях при тусклом свете витают навязчивые мысли. Беженцы с поникшими головами, погружаются в свои размышления, созерцая мокрый асфальт больших европейских городов. Они сидят, подобно озябшим воробьям. Только в их глазах есть признаки жизни. Перед этими глазами оживают голубые горы Кавказа, дворцы Петербурга, златоглавая Москва, — вся исчезнувшая империя. Потом они вспоминают лавины большевиков, разрушенные особняки, горящие села и, наконец, свою трагическую судьбу беженца.

Эмигрант машинально начинает строить планы, основанные на жажде мести. В его голове зреют идеи и проекты. Он уверен, что они претворятся в жизнь и большевики исчезнут с лица родины.

В Европе жил один грузинский эмигрант по имени Карумидзе[97]. Раньше он был политиком. Когда Грузия была свободна, он состоял в консервативной партии. Ораторствовал в парламенте, навещал своих избирателей и рано или поздно должен был стать министром. Еще раньше, до революции Карумидзе был подпольщиком, собирал вокруг себя молодых грузин, готовил к бою за независимость страны.

Шалва Карумидзе

В эмиграции Карумидзе потерял какую-либо возможность заниматься политикой. Тут не было ни грузинского парламента, ни правительства, членом которого он мог бы стать. Поэтому он снова стал подпольщиком и борцом за независимость своей страны. Однако нелегко было организовывать покушения в далекой Грузии, за тысячу километров от Европы. Несмотря на это, ему и его соратникам удавалось инициировать кровавые стычки и партизанскую борьбу, долгое время держа Советы в напряжении.

Население Грузии составляет два миллиона человек, а России — сто пятьдесят миллионов. Это определило результат неравной борьбы. Восстания были подавлены, а подпольщики расстреляны. Но бывший террорист Карумидзе не мог остановить борьбу. Он подумывал о ее новых методах. Ведь теперь — не Средние века, на дворе Европы — двадцатое столетие. Главное место теперь занимала экономика. Кто хотел пошатнуть какое-либо государство, должен был поставить на колени его экономику.

В одну из грустных эмигрантских ночей Карумидзе нашел, казалось, верный путь нанести сокрушительный удар Советам.

Он пришел к выводу, что экономика любой страны опирается на ее валюту. Подрубив валюту, будет свалена и экономика.

Итак, Карумидзе решил испробовать способ, который знали уже древние финикийцы, а в наши времена — товарищ Ленин и князь Виндишгрец[98]. Он решил печатать фальшивые советские деньги. Если увеличится количество советских денег, финансы расстроятся, и в результате большевизм придет в упадок, а грузины освободят свою страну от русских. Такие мысли приходят в эмигрантские головы в мрачные ночи, в безмолвных квартирах, в беспросветной беженской жизни.

Карумидзе стал искать подходящих людей. Кто мог помочь неизвестному грузину в его проекте с фальшивыми советскими деньгами, без надежды на прибыль, только ради свободы Грузии? Оставалось надеяться на людей, идейно заинтересованных в падении Советов.

Карумидзе и его секретарь Садатерашвили стали искать поддержку. Для выпуска фальшивых банкнот в ход были пущены настоящие.

Базой деятельности была избрана Германия. Благодаря коммерческим отношениям с Советской Россией там можно было ввести деньги в оборот быстрее всего. В 1929 году были отпечатаны и пущены в оборот первые банкноты. Казалось бы, налажен путь к упадку СССР. В своих подсчетах Карумидзе упустил из виду лишь одно: бдительность немецкой полиции. Его подпольная организация была обнаружена. Карумидзе, Садатерашвили и их немецкие подручные были арестованы как фальшивомонетчики.

Карумидзе многое умел терпеть. Он хладнокровно принимал пытки, наказания, смертные приговоры. Но он не мог принять обвинения в мошенничестве. Его пламенное сердце патриота страдало, что он будет судим как обычный корыстолюбивый фальшивомонетчик.

И он стал давать показания. Он сообщил, что средства ему выделил не кто иной, как нефтяной король сэр Генри Детердинг[99]. Могло ли немецкое следствие поверить, что миллиардер печатал фальшивые деньги? Карумидзе не заставил себя дважды спрашивать: Детердинг мечтал вернуть нефтяные бассейны Кавказа, национализированные ненавистными Советами. Пусть у самой Грузии их не было, но ими обладал порабощенный большевиками соседний Азербайджан…

Карумидзе помогал не один лишь Детердинг. Вторым крупным его помощником в выпуске фальшивых денег был знаменитый немецкий генерал, сражавшийся на Восточном фронте — Гофман[100]. Он не был материально заинтересован в падении большевиков, как Детердинг, и в своих действиях исходил просто из нравственных побуждений.

Заявления Карумидзе придали судебному процессу особое значение. Один из самых видных генералов Великой войны и один из глав мировой промышленности в свободное время трудились как фальшивомонетчики. Нефтяной король выразил протест. По его словам, он никогда не имел никаких отношений с этим странным политиком. Семья уже покойного генерала Гофмана заявила, что, да он был антибольшевиком, но не фальшивомонетчиком.

Карумидзе все-таки удалось убедить суд в том, что его деятельность имела не материальные, а политические мотивы. На первом этапе ему и его компаньонам объявили амнистию. Не дожидаясь второго этапа, он покинул Берлин. Разорить СССР ему не удалось — помешала Германия.

XXVIII

Эмигрантские жёны

Эмигрант теряет за границей профессию и все, что было связано с его прошлой жизнью и окружением. Он медленно осваивается в новой среде. Чиновник и военный, на родине он был уверен в своей незаменимости. На чужбине он не мог больше возглавлять отряды и выступать на судах.

Иначе обстоит дело с женами эмигрантов. На родине они были супругами важных министров и промышленников, а во время своих поездок в Париж занимались исключительно своими нарядами. Теперь женщина впервые оказалась лицом к лицу с безжалостным роком. Вначале это казалось ей развлечением. Ей представлялось интересным воспользоваться необычным и кратким отрезком времени, благо было ясно, что большевики скоро сгинут. Она захотела доказать себе, супругу и всему миру, что не напрасно ее содержали в богатстве, холили и лелеяли: эмигрантка вступает в борьбу. Там, где оказался бессилен ее муж, на арену вступает она.

Природная самоотверженность, неиссякаемая работоспособность русских женщин, без сомнения, стала самой привлекательной страницей истории беженства.

Русские швеи в пошивочном ателье дома моды «Скиапарелли» (Париж), фотоархив Андрея Корлякова

За границей они чаще всего находили себе работу в салонах моды и в ресторанах. И то, и другое отвечало ее внутреннему миру: в ателье требовался хороший вкус, а в заведениях нужно было разбираться в кулинарии.

В ресторанах, где завсегдатаи вели бесконечные споры о будущем России, столы им накрывали образованные русские дамы. Когда туда заходил очередной эмигрант, он по очереди целовал руки всем работницам. Если он этого не делал, значит, он не был представителем высших кругов. Он всегда поинтересуется здоровьем мужа официантки, который, быть может, в