Нашёл её Павел.

Проходя в компании кровавой многоножки мимо очередного деревенского двора, Иваныч услышал сдавленное мычание и приглушённые голоса. Говорили двое.

— О-о-ох! Хороша, дьяволица! — произнёс обладатель первого голоса, который отличался лёгкой хрипотцой.

— Всё? — громко сопя, задал вопрос второй, басовитый голос.

— Ага! — на выдохе произнёс первый. — Давай, брат Руди, покажи ей мужика!

— Сейчас. Сейчас, — быстро затараторил второй. — Кажись, она это. Отходит уже.

— Да тёпленькая ещё, — усмехнулся первый. — В самый раз! Видишь, как заливается? Нравится блуднице-то это дело! Ох и грешница! Давай, брат Руди, отпусти ей все прегрешения, пока ещё её душа в пекло не отправилась! Давай уже! Угости её стержнем мясным. Видишь же, как любо ей это!

— Сейчас, брат Дони! Сейчас! — торопливо ответил брат Руди.

Павел выдохнул, собираясь с мыслями, бросил взгляд на стоящего рядом демона, одобряюще щёлкнувшего жвалами ему в ответ, и, покрепче стиснув рукоять всё той же булавы, сделал несколько стремительных широких шагов, проскальзывая через приоткрытую воротину внутрь. Многоножка скользнула вслед за ним.

Павел примерно представлял себе ту картину, что ждала его в том забытом Создателем дворе. Но смиренные служители Его всё же смогли удивить бывшего физика.

Сухощавый монах расслабленно полулежал прямо на земле и, неспешно попыхивая трубкой, увлечённо наблюдал за товарищем. Товарищ же, дородный, здоровенный детина, приподняв полы серой рясы, старательно пристраивался к двери какой-то постройки, сверкая в ночи белоснежным задом.

— О-о-ох! — сладостно протянул детина.

Из-за могучей спины раздался сиплый хрип. Павел сделал пару быстрых скользящих шагов, чуть приблизившись к здоровяку, и освещённая неверным лунным светом картина открылась ему во всей красе.

Два ножа, пройдя сквозь миниатюрные девичьи ладони, вонзили свои лезвия в покосившуюся дверь сарая, растянув обнажённую хрупкую девушку подобно бабочке на доске натуралиста. С безвольно повисшей головы девушки, мотавшейся из стороны в сторону в такт старательным движениям брата Руди, капала тягучая кровь. Из лёгких жертвы вырвался очередной хрип, и девушка попыталась поднять голову. Половину её лица украшал громадный кровоподтёк, челюсть была сломана и смещена в сторону, но…

— Лена?! — узнавание таких знакомых черт лица пронзило Павла электрическим током, замутняя сознание и затягивая зрение багровой дымкой. Клокочущая ненависть вырвалась наружу из горла начинающего мага вместе со звериным рыком.

Ещё несколько стремительных шагов, и навершие булавы обрушивается на широкую спину, пронзая и разбивая на осколки острыми шипами позвоночник. Отпустив застрявшее в теле здоровяка оружие и не обращая уже внимания на падающую груду обездвиженного мяса, Иваныч резко развернулся и нанёс удар ногой в лицо сидящему на земле доходяге, вбивая длинную трубку вместе с крошевом выбитых зубов ему поглубже в глотку.

— О-о-оу! — уважительно пропищала не успевшая вмешаться многоножка.

— Твари! — не своим голосом прошипел Павел. — Вы все подохнете, ублюдки! Сдохнете в муках! Все до единого!

Подойдя к начавшему синеть тощему, Иваныч схватил его за горло и приподнял над землёй. Он и сам не заметил, как ладонь запекло, а каменный ошейник начал разогреваться. Энергия Павла стремительно потекла в мясной задыхающийся сосуд. Запахло жжёным мясом, и брат Дони задёргался в конвульсии. Из тощего живота показался белый огонёк, который начал стремительно поедать рясу из грубой серой ткани, охватывая все большую и большую площадь. Глаза лопнули, брызнув в лицо Иваныча обжигающим соком, и из пустых глазниц, неспешно кружась, начал вылетать пепел, подхватываемый ветром и уносящийся вдаль. Спустя несколько секунд затихшее, сгорающее изнутри тело брата Дони рухнуло на землю.

— О-о-о! — протянул демон, находящийся на грани экстаза. — А можно второго мне?

— Хрен тебе по всей твоей хитиновой роже! — проскрежетал Иваныч, поворачиваясь к стонущему здоровяку.

Рывком выдернув из широкой спины брата Руди булаву, Павел ногой перевернул на спину его безвольное тело и с хеканьем вогнал шипы на навершии оружия здоровяку в промежность.

Новый сосуд он принялся наполнять светом прямо через булаву. Первой задымили намотанные на шипы бубенцы брата Руди. Следом начала тлеть деревянная рукоять оружия. Изо рта содрогающегося тела повалил дым.

— У-у-у, — многоножка мелко затряслась, раскачиваясь из стороны в сторону и часто щёлкая жвалами.

Боль от жгущего ладони дерева и раскалившегося ошейника слегка отрезвила бывшего педагога, и он, отпустив обугленное оружие, подскочил к распятой девушке, с жадностью всматриваясь в её лицо.

— Это не ты, — то ли с сожалением, то ли с облегчением прошептал Павел, рассмотрев лицо вблизи. — Но до чего похожа! Подожди, родненькая. Потерпи немножко. Ещё чуть-чуть.

Бегло осмотрев девушку, Иваныч обнаружил рукоять ещё одного ножа, торчащую под её правой грудью.

— А! Дерьмо! — прошипел Павел, пытаясь выдернуть из двери клинки, которые пробили её ладони. — Я всех вас, уроды, через того козлоногого в могилу отправлю! Чтоб он вас каждый день любил!

Чтобы вырвать ножи, их пришлось раскачивать, бередя и без того серьёзные раны на её маленьких руках. Но Павел справился. И спустя пару минут подхватив лёгкое тельце на руки и не дав тем самым ему упасть на землю, он занёс бедняжку в ближайший дом и бережно положил на первую попавшуюся на глаза лавку.

Ворвавшийся следом паладин лишь бегло оценил обстановку и мягко оттеснил ученика от девушки. Иваныч начал было сопротивляться, но подошедший сзади Вел обхватил его за плечи и настойчиво увлёк за собой обратно во двор.

— Не мешай, — тихо произнёс демонолог. — Если сейчас здесь кто и может ей помочь, то это только наш голубоглазый друг.

— Есть закурить? — после продолжительного молчания спросил Павел.

— Найдётся, — Вел похлопал себя по поясу и, нащупав небольшой кожаный мешочек, достал из него пару коротких трубок и кисет.

— Она выживет? — глубоко затянувшись ароматным дымом, задал вопрос Иваныч.

— На всё воля Его, — грустно улыбнулся мастер тьмы.

С высоты конька покосившейся крыши в это время за ними наблюдал матёрый, битый жизнью голубь, который, вероятно, когда-то в своей далёкой птичьей молодости имел оперение белоснежного цвета. Сейчас же он красовался грязно-серыми потасканными перьями, отмороженной лапой да белым бельмом, полностью скрывавшим под собой левый глаз. В общем, вид он имел лихой и суровый.

— Курлы, — подвёл он какой-то свой голубиный итог и, по-птичьи склонив голову, продолжил наблюдать за компанией своим единственным зрячим глазом.

***

— Локоть выше! Спину ровнее! — рявкнул Мишико. — Держи! Не заваливайся назад! Отлично. Шаг! Выпад! Отскок! Верхняя стойка! Да не отклячивай ты зад! Всё! Отдых!

Иваныч рухнул на землю как подкошенный. Сил едва хватало лишь на то, чтобы с хрипом загонять прохладный воздух в горящие огнём лёгкие. Ноги, руки и спина уже даже не болели. Павел их просто не чувствовал.

Проклятая грубо выструганная деревяшка действительно не уступала по