Шрифт:
Закладка:
Все суета и тлен. Природа не рождает, а убивает. Как так получилось, что присутствие Гогена столь сильно омрачило душевное состояние Винсента?
В действительности Поль уже давно мечтал о поездке в тропики и видел в Арле лишь запасной вариант. Он заставил Ван Гога ждать и мучиться от неизвестности не один месяц — приехав же, не выказывает никакой радости. Напротив, он ведет себя высокомерно и грубо, обвиняет Винсента в том, что тот затащил его в провинциальную дыру, где неоткуда черпать вдохновение. В странной ролевой игре Гоген командует, а Ван Гог — смиренно подчиняется. Временами ситуация доходит до абсурда: Винсент пытается успокаивать и опекать Поля, тем самым вызывая еще большее раздражение.
Их отношения хорошо иллюстрирует портрет, который Гоген посвятил Ван Гогу: на нем Винсент показан сверху вниз, будто втоптан в землю. Дядя изображен работающим над «Подсолнухами»: его лицо напряжено, лоб нахмурен от усилий, рука неуверенно держит кисть — он похож на карикатуру самого себя.
Моя мать объяснила мне их отношения лучше, чем кто-либо другой, словно сама была свидетельницей тому, что происходило в Арле:
Дело в том, что Винсент, у которого и так нервы были на пределе, оказался в подчиненном положении перед лицом холодной логики Гогена. Между ними завязался конфликт: они постоянно спорили, сидя в тесном Желтом доме и куря трубку, — разумеется, это не добавило Винсенту уверенности и спокойствия. «Ваш брат слишком распаляется — надеюсь, мне удастся его успокоить со временем», — пишет Гоген Тео вскоре после прибытия в Арль.
На деле же его отстраненное и высокомерное поведение только усугубляет создавшееся напряжение.
Расстроенный и обескураженный, Ван Гог делится с Тео переживаниями по поводу того, что все пошло не так, как задумано.
Похоже, у Гогена вызвали разочарование провинциальный Арль и Желтый дом, где ему приходится работать, но больше всего его разочаровал я. На самом деле ему тоже приходится нелегко, не меньше, чем мне. Но трудности — скорее внутри нас, нежели вызваны внешними обстоятельствами.
У Винсента даже в мыслях нет обижаться — напротив, он смотрит на своего товарища с каким-то слепым обожанием. Гоген приехал — мечта наконец сбылась, и дядя даже вообразить себе не может возможность разрыва. Но уже к началу декабря совместное существование становится невыносимым.
В Арле я чувствую себя чужим, — пишет Гоген моему отцу. — Мы с Винсентом плохо ладим, особенно когда разговор заходит о живописи. Его кумиры — Доде, Добиньи, Зим, великий Руссо, а я их всех терпеть не могу. Те же, кем восхищаюсь я — Энгр, Рафаэль, Дега, — вызывают в нем презрение. Я вынужден отвечать: «Да, господин мой, вы правы», — только чтобы он не злился. Моя живопись ему нравится, однако, когда я работаю над картинами, он всегда находит, к чему придраться. Винсент — романтик, я же в большей степени — примитивист. Что касается цвета — он ищет случайность в смешении красок (как Монтичелли), я же, со своей стороны, решительно отвергаю всякого рода мазню.
Разве после таких слов между двумя людьми может быть что-то общее? Во мне закипает гнев, когда я вижу, с каким презрением относится Гоген к дяде — будто считает его болваном, наивным простаком. Его совершенно не интересует, что у Винсента в душе, он даже не пытается понять его странности.
Слушая рассказы моей матери, перечитывая письма, пересматривая картины, написанные в Арле, я прихожу к выводу, что все художники — законченные эгоисты, не способные поставить себя на место другого. Для них существует только их дело, личный успех, они готовы что угодно принести в жертву своей карьере, даже нарушить спокойствие близкого человека — лишь бы не нарушали их собственное. Между Ван Гогом и Гогеном сложились отношения на грани садомазохизма, в которых Поль доминирует, задает правила игры, выбирает, что, где и как рисовать, фиксирует результат и выносит свои безапелляционные суждения, в то время как Винсент прогибается под волей товарища, довольствуется тем, что украдкой рисует своих бывших натурщиков в профиль, пока те позируют для Гогена, адаптирует палитру под его вкусы. Порой дядю угнетает подчиненное положение, он пытается возражать, высказывать собственные мысли, но в ответ получает только пренебрежение.
В середине декабря, после двух месяцев, проведенных в Арле, Гоген не выдержал.
Дорогой господин [Тео] Ван Гог,
Я был бы вам очень признателен, если бы вы выслали мне часть денег, вырученных от продажи моих картин. Я вынужден вернуться в Париж; мы с Винсентом совершенно не можем существовать мирно — мы решительно не сошлись характером, а между тем нам обоим необходимо спокойствие для дальнейшей работы. Он — человек незаурядного ума, я его очень уважаю и уезжаю с сожалением, однако повторяю вам: отъезд совершенно необходим.
Тео, в свою очередь, пишет дяде, пытается убедить его быть посговорчивее — в результате ему удается помирить двух художников.
Однако это было только затишье перед бурей.
Кризис
В прошлое воскресенье в 20:30 мужчина по имени Винсент Вангог [sic], художник, родом из Голландии, явился в дом терпимости № 1, спросил некую Рейчел, а затем вручил ей […] свое ухо, сказав следующее: «Храните этот объект с любовью», — и ушел. О данном действии, очевидно совершенном в состоянии аффекта, сообщили жандармам, которые на следующее же утро отправились домой к вышеупомянутому мужчине. Его обнаружили лежащим на кровати без каких-либо признаков жизни. Беднягу срочно госпитализировали.
Все случилось вечером 23 декабря. Что на самом деле произошло в Желтом доме — мы никогда не узнаем. Известна только версия Гогена, которую Ван Гог подтвердил на допросе в полиции.
Таким был финальный аккорд в бесконечной череде ссор.
Поль заявил Винсенту, что уезжает навсегда, и вышел из дома, хлопнув дверью. Тот последовал за ним, бормоча что-то себе под нос. Неровные шаги за спиной насторожили Гогена — он обернулся и, увидев в руках своего товарища бритву, бросил на него испепеляющий взгляд.
Дядя повернулся и побрел домой в отчаянии. Он не злится, он напуган. Больше всего боится, что Гоген его оставит.
За несколько дней до того Винсент узнал о предстоящей свадьбе Тео и Йоханны. Бегство Поля и свадьба брата спровоцировали в его голове что-то вроде короткого замыкания, которое окончательно расшатало психику. Давая показания полицейским, художник сообщил следующее: вернувшись домой, он решил отрезать себе мочку правого уха.
Ничто уже не будет, как раньше. Ван Гог достиг дна.
Великодушный и мягкий по характеру, он не нашел другого выхода, кроме как обратить гнев против себя самого. Он злится на Гогена и на моего отца, но ощущает чувство вины и решает наказать себя.
Я не разделяю мнение о том, что Винсент лишил себя уха, чтобы заглушить воображаемые голоса, которые раздавались в его голове той ночью. Я не врач и не могу научно объяснить подобную реакцию; скорее всего, желание дяди отрезать себе ухо связано с тем, что этот орган выступает в роли канала, через который он воспринимает резкие слова Гогена, произнесенные той ночью, так же как и слова Тео из писем. Примечательно, что пострадала часть тела, не участвующая в процессе живописи. Ван Гог никогда не поставил бы под угрозу работу — она была для него всем. Весьма вероятно, что в тот вечер он сильно перебрал и уже не мог контролировать свои действия.
