Набираю в легкие побольше воздуха и подхожу к двери. Несколько секунд прислушиваюсь к тишине и только потом открываю замки.

Вова стоит передо мной уставший, с серьезным выражением лица. Внимательно осмотрев, задерживает взгляд на моих голых ногах, которые видны из-под короткого халата. Может, внешне Третьяков и спокоен, но глаза такие же дикие, как и в тот день, когда мы занялись сексом.

— Пустить не прошу, да и час поздний. Приехал удостовериться, что у тебя все хорошо.

— А что может быть плохого? — Я напускаю на лицо безразличие и сильно жалею, что не успела надеть любимую меховую пижаму с изображением котов.

— Все хорошо? — настаивает Вова.

Наверное, охранник доложил, в каком потрепанном и потерянном виде он забрал меня от дома Никиты.

— Все в порядке, — отвечаю без запинки. — Меня никто не обидел. И если хочешь знать мое мнение: ты зря создаешь себе столько сложностей и проблем. С сыном запрещать общаться я не буду, но и встречаться с Денисом так часто, как тебе бы хотелось, не дам. Надеюсь, ответила на все твои вопросы и мы можем расходиться. Завтра сложный день. Извини.

Я собираюсь закрыть дверь, но Вова, удерживая мой взгляд, произносит:

— Выбор — это не только то, что мы выбираем, но и то, от чего отказываемся. Четыре года назад я женился на другой, не зная, от чего отказываюсь.

Пока я думаю, что сказать, Вова продолжает:

— А еще я ни разу не сказал спасибо людям, которые говорили, что однажды я обязательно их поблагодарю. Последствия каких-то действий никогда не поздно исправить. Чем я сейчас и занимаюсь.

Снова вспоминается пижама с котиками. Это ведь от холода меня так трясет?

— Могу я посмотреть на Дениса? — спрашивает Вова, застав этим вопросом врасплох.

— Зачем?

— Он мой сын, а я ни разу не видел его спящим, — говорит Третьяков.

Я закусываю дрожащую губу, позабыв все слова. Не знаю, как поступить. Вроде ничего плохого Вова не делает, а мне опять больно. Неужели так теперь всегда будет? При каждой нашей встрече и попытке поговорить?

— Проходи. — Я отхожу от двери, и Третьяков переступает порог квартиры. — Только ненадолго. Мне завтра рано вставать.

— Хорошо, — кивает он, разуваясь.

Рискованно с моей стороны давать Вове разрешение, но и отказать не могу.

Показываю рукой на дверь в спальню Дениса. Третьяков, шагнув к ней, застывает в проходе. Сейчас я жалею, что не пошла вперед и не могу видеть его лица.

— Я его не разбужу? — спрашивает Вова шепотом.

— Нет. В последнее время Денис стал крепко спать. Няня с ним помногу гуляет. Я в этом плане безответственная мать. Обычно выбираю между отдыхом и прогулкой: совмещать два дела не всегда получается. Пока работала, вообще мало что успевала.

Вова задерживает на мне серьезный взгляд. Собирается что-то сказать, но, в последний момент передумав, отворачивается и проходит в комнату.

Затаив дыхание, я смотрю, как, присев на корточки, он протягивает руку к спящему Денису, гладит сына по волосам. Несмело, медленно, словно боится, что разбудит.

Неожиданно хочется плакать. Я так же смотрела и трогала Дениса, когда впервые его увидела. Было страшно навредить малышу, и в то же время хотелось покрепче прижать его к себе, чтобы больше не отпускать.

Подхожу ближе и сжимаю руки в кулаки. Впитываю Вовины эмоции, пока он ласково касается сына. По моим представлениям, у любви мало схожего с чувствами к ребенку. Это безусловная, глубокая привязанность до конца жизни, что бы ни произошло. Не сказать, что материнство дается просто, но я точно знаю, что всегда буду рядом с Денисом и на его стороне. Даже если вдруг окажется, что он не прав.

Продолжая наблюдать за отцом и сыном, я обращаю внимание, что у Вовы сбиты костяшки. Свет от ночника падает прямо на руку, которой он гладит Дениса. На кисти отчетливо видны подзажившие ссадины.

Не знаю, сколько проходит времени. Наверное, много. Вова выпрямляется и идет к столу. Смотрит на книги и рисунки.

— Денис хорошо рисует, — с печальной улыбкой говорит он, подняв глаза.

Меня ударяет наотмашь. Столько в них обреченности и боли, понимания, как много было упущено из жизни собственного ребенка. Вроде и нет моей вины, а я ее чувствую. Потому что напрасно ненавидела. Не того человека.

— Ладно, мне пора.

Вова проходит мимо и направляется в прихожую.

Не хочу, чтобы он уходил. Не на такой грустной ноте.

— Может, чаю? — предлагаю я.

— Уверена?

Неопределенно пожимаю плечами.

— Мы заложники ситуации, а Денис такой же твой сын, как и мой. Я постараюсь забыть обо всем, что было. В том числе о недавней вспышке страсти. Для всех будет лучше, если получится сохранить дружеское общение. Ведь мы вдвоем собираемся участвовать в жизни и воспитании Дениса.

Вова пытает меня задумчивым взглядом.

— Тогда кофе.

— Ты после сотрясения. Может, все-таки чай?

— Говоришь так уверенно, будто знаешь об этом очень много. — На лице Вовы появляется улыбка.

— Мы с Аленой воспитывали Андрея вдвоем. О переломах, ушибах и сотрясениях я действительно знаю очень много. И даже умею оказывать первую медицинскую помощь.

Он, посмеиваясь, располагается на стуле. Я достаю турку.

— Я их недавно видел. Даже не верится, что у Яниса с Аленой все получилось. Багдасаров вроде бы отлично справляется с двумя пацанами, да?

— Да, Андрей и Арс его очень любят, — киваю я. — Из Яниса вышел замечательный отец.

Какое-то время молчим, между нами такая же напряженная атмосфера, как и всегда была. Но что-то поменялось. Пока не очень понятно, что именно.

Я ставлю чашку с готовым кофе перед Вовой и опять смотрю на его руки.

— Как твое самочувствие?

— Нормально. Почти полностью оклемался.

— А откуда это? — киваю на сбитые кулаки.

— Приступ головокружения. Очнулся на асфальте, стоя на четвереньках, со стесанными костяшками.

Он говорит с такой уверенностью, что сомнений не возникает: это неправда. Впрочем, даже если ложь, мне лучше не знать, как было на самом деле.

— Ты учишься? — спрашивает Вова, заметив учебник на столе.

— Да, пытаюсь закончить институт. С маленьким ребенком это несколько проблематично. Но я не сдаюсь.

Вова поднимается со стула и подходит ко мне. Неотрывно глядя, касается пальцем подбородка, не давая отвернуться.

— Такая слабая и в то же время сильная девочка.

Он скользит взглядом по моим губам, ключицам и снова возвращается к глазам.

— Ничего не будет, — рвано шепчу я.

— Не будет, — подтверждает Вова и тем не менее целует. Глубоко, нежно.

Этот