Шрифт:
Закладка:
– В чем?
Саманта выпрямилась, доставая из кармана зажигалку. Свеча вспыхнула снова. Маленький огонек осветил одежду в пятнах и лицо в черных разводах. Но несмотря на все это, Саманта выглядела гордо. Она вскинула подбородок, глядя Серафиме в глаза. Та всхлипнула, подойдя ближе.
– Понимаешь… Мы с Френсисом сбежали!
– Не понимаю, – нахмурилась Саманта, ведь мысли и правда путались.
– От «Миротворцев». Оказывается, все, что они наговорили о Френсисе – неправда! Они переманили меня на свою сторону, пытались воспользоваться моей силой… Но Френсис открыл мне глаза, рассказал всю правду. О себе, о «Миротворцах», о Волках. О том, как нас жестоко разлучили, перехватывая письма. Я… я потеряла ребенка из-за «Миротворцев»! Избавилась от него, уверенная, что Френсис – подлец и предатель, который забыл меня, потащившись за первой юбкой! Я не знала, что все подстроили так, будто я погибла… Я поняла, что совершила ошибку, когда собиралась мстить ему. И теперь, встретившись, мы уже не можем расстаться. Френсис накрыл меня магическим колпаком, чтобы помочь сбежать, но засветился сам… Сэм, они захватили его в плен! Они будут пытаться выведать, где я, но… Ты же знаешь, если Френсис любит, то готов пожертвовать жизнью! Они забрали его с собой, они будут его пытать и замучают до смерти! Саманта, ты должна помочь мне освободить его. Ведь ты, как и я, любила его…
– Он мне безразличен! Нет любви, нет ненависти! – не выдержала, сорвалась на крик Саманта.
«Миротворцы» убьют Френсиса, если только я не… не совершу невозможное? – подумала она. – Или положу и свою жизнь. А что мне даст этот риск? Освободить Френсиса только ради того, чтобы отдать этой холеной блондинке? А эта идиотка Серафима еще и смотрит, как на последнюю надежду. Пф, хотя так и есть! Если я не спасу Френсиса, то ему уже никто не поможет».
– Я согласна, – неожиданно для самой себя выпалила Саманта и ужаснулась.
Глаза Серафимы сверкнули неподдельным счастьем.
– Саманта, ты – ангел!
– Не называй меня так, – отрезала Саманта, поворачиваясь спиной и пытаясь стереть следы слез пополам с грязью. – Я делаю это не ради тебя, не ради себя или него. Просто Френсис – один из нас, Волков. А мы никогда не бросаем своих в беде.
Обе девушки знали, что Саманта лжет о своих мотивах. Но что еще можно было сказать? Главное, что она, взяв за руку Серафиму, бесстрашно шагнула в сверкающее сиреневыми искрами облако переноса.
Глава 49
Сидя на каменном полу, Френсис закрыл глаза. Вокруг царила тяжелая мертвая тишина. Вспоминался гул небольшого вертолета, на котором его доставили сюда. В особо укрепленную тюрьму «Миротворцев», стоящую в самом сердце Сибири.
Здесь было холодно. Очень холодно. А повсюду, куда ни кинешь взгляд из вертолета, лежал снег, настолько белый, что резал глаза. Френсис невольно зажмуривался, пытался сдержать слезы. А внутри все сжималось от боли, стоило вспомнить то письмо, оставленное Саманте. Это предательство не загладить словами, что звучат, как пустой звук: «Так будет лучше, лучше для всех…»
Хотелось кричать, надрывая связки: «Неправда, я сделал только хуже! Отпустите меня обратно, в ту сказку наяву, где есть Саманта, ее нежная улыбка, дремотные глаза и гибкое горячее тело!» Но нельзя.
Светлых магов чуть ли не с рождения учили жертвовать всем ради… Да ради чего угодно! Ради мира, ради чужих незнакомых людей, ради эфемерной победы добра над злом, света над тьмой… Но взрослея, Френсис понимал, что четкой границы не существует. Он уже не понимал, что сделал, пожертвовав счастьем с Самантой. Спас ее или предал?
Френсис поежился от холода и обнял себя руками за плечи. Камера была самой примитивной: простой каменный мешок. Никакой мебели не наблюдалось, поэтому приходилось сидеть на корточках.
Хотелось глотнуть чего-то горячего: чаю, например, или хотя бы воды. В углу валялась жестяная кружка, но она была пуста. Оставалось только надеяться, что позже ее наполнят, если только не собрались уморить кроме холода еще голодом и жаждой. Зная «Миротворцев», Френсис не стал бы исключать такой вариант. И все же, пожалуй, впереди его ждали менее милосердные пытки. А значит, нужно было набираться терпения и молиться о легкой смерти. Но пока смерть оставалась еще далеко, мысли стремились к Саманте. Снова и снова.
– Прости меня, любимая, – хриплым голосом выдохнул Френсис, пытаясь отогреть ладони собственным дыханием, начиная расхаживать по комнате.
Вдруг за тяжелой дверью послышались голоса. Френсис замер, весь обратившись во слух. К нему пришли! Дверь распахнулась, и внутрь шагнули двое охранников. Один из них поигрывал в руке грубым ошейником. На нем отчетливо были видны серебряные шипы, устремленные внутрь. Френсис нахмурился, не понимая, в чем дело.
– Что такое? Не нравится? Ничего, ты же спутался с Волками! Вот и походишь в ошейнике, как собачка! – гоготнул охранник.
Второй шагнул к Френсису, собираясь скрутить его. Он попытался сопротивляться, но какой-то особо хитрый и жесткий удар под ребра заставил закашляться. Перед глазами поплыли круги, изо рта вырвались облачка пара при попытке схватить хоть немного воздуха. А охранник заломил руки за спину, говоря:
– Все равно недолго осталось, потерпишь! А нам сказали, что ты выучился парочке звериных трюков. Так вот, попробуешь использовать животную магию, выпустить когти или что-то еще – эти шипы сразу воткнутся тебе в шею! А они ядовитые, так что готовься сдохнуть в муках, если выкинешь что-то подобное!
Его напарник подошел ближе, протягивая ошейник. Сам же держался в стороне, будто боялся, что Френсис бешеный и покусает.
«Боятся животной магии, которой меня научили Волки? Хм… а почему бы и нет?» – с усмешкой подумал он и незаметно выпустил когти.
Глава 50
Еще несколько секунд – и на шее Френсиса уже застегнули бы магический ошейник. Тогда точно без шансов. Но в эти несколько мгновений кончики пальцев закололо, и на них появились серебряные когти. Один удар назад – и охранник вскрикнул от неожиданной боли.
Он ослабил хватку всего на миг, но этого хватило. Френсис вырвался и дернул ошейник из его рук. А потом – и пистолет с пояса. Самого же раненного охранника толкнул к стене.
Пока тот схватился за живот, упав на пол, второй ринулся вперед, как разъяренный бык. Казалось, даже глаза подернулись поволокой от ярости.