но остановить расползающееся по венам уныние не в моей власти.

Ещё эта дурацкая метель за окном. Как в тот день, один в один…

— Я не обещала мгновенного результата, девочка! — Татьяна Ивановна щекочет меня въедливым взглядом. Она давно переместилась в уютное кресло, а кофе в её чашке уже час назад закончился.

Наш сеанс затянулся, и папа, уверена, не находит себе места. Но сегодня мы не ищем лёгких путей.

— Зачастую лечение бывает болезненным, — в подтверждение моих домыслов произносит Татьяна Ивановна, задумчиво постукивая пальцами по плюшевой обивке кресла. — Но результат того стоит. Так что же произошло дальше? Ты послушала отчима и съехала?

— А вы сами как думаете?! — огрызаюсь в ответ. Меня бесит, что эта женщина без стука врывается в мою голову и хозяйничает там, как у себя дома.

— Думаю, Мещеряков не сказал тебе всей правды. Я угадала?

— Так нечестно! — закатываю глаза. — Вы наперёд знаете финал.

— Согласись, к любой концовке можно прийти различными путями.

— О чём вы?

— Боюсь прозвучать грубо, но у нас у всех один финал. — Грустная улыбка касается губ Татьяны Ивановны. — И в этом смысле жизнь — это просто дорога к финишу. Какой она будет, мы выбираем сами. Глупо останавливать выбор на той, что под горку и без препятствий. Это с виду она самая простая, а на деле просто самая быстрая.

— Выходит, я дура! — хмыкаю, не скрывая горечи в голосе.

— Почему же, Тася? — Татьяна Ивановна ведёт бровью, делая вид, что не понимает.

— Я выбрала именно такую! — чеканю грубо.

— Ещё не поздно свернуть, — подмигивает она и снова улыбается — на сей раз по-доброму и искренне, отчего желание спорить мгновенно улетучивается.

— Ладно! — закрываю тему и с новой силой начинаю заламывать пальцы на руках. Знаю, что дальше последует лавина вопросов, и даю психологу ещё один шанс вернуть меня к жизни.

— Как ты думаешь, почему отчим не сказал тебе правду? — Татьяна Ивановна не заставляет себя долго ждать.

— Не потому, что не хотел, — зачем-то оправдываю Вадима. Впрочем, я просто пытаюсь быть честной. — Уверена, Мещеряков и сам до сих пор её не знает…

— А ты? Тася, ты знаешь правду?

— Сейчас — да.

— Расскажешь?

— В ту ночь я ошиблась. Сделала по-своему. Позволила дурацкому состраданию взять над собой верх. Я пожалела об этом, сильно, хоть и не сразу.

— Что ты сделала Тася?

— Шагнула в пропасть и до сих пор лечу вниз.

Май

Дом Мещерякова

Наша жизнь — череда событий, ярких эмоций, однообразных секунд, а ещё бесконечный выбор. Каждое мгновение мы сами решаем, о чём думать, что чувствовать, куда идти… Порой ошибаемся и долго корим себя за ошибки. Но чаще всего перекладываем этот самый выбор на плечи других.

Вот и Вадим всё решил за меня. Дал указания, напомнил о моём обещании съехать и ушёл. Он оказал мне услугу, указав путь к нормальной жизни. Только я в очередной раз всё делаю по-своему.

В комнату к спящему Гере я захожу решительно, хоть и стараюсь не шуметь. Осторожно прикрываю за собой дверь и на цыпочках крадусь к его кровати. Прислушиваясь к ровному дыханию Савицкого, уговариваю себя, что только взгляну на него и сразу уйду. Но стоит в тусклом мерцании ночника рассмотреть его одинокую фигуру, как сердце сжимается от бесконечной жалости и боли. Ещё не поздно уйти, но я снова предпочитаю остаться.

Сажусь на пол у изголовья кровати и долго ласкаю взглядом побитое лицо Геры. Не знаю, что снится Савицкому, но прямо сейчас он кажется мне таким спокойным и умиротворённым, что я забываю о своей роковой роли в его жизни и осмеливаюсь прикоснуться. Пальцами провожу по жилистому запястью и аккуратно поднимаюсь выше. Ловлю каждый вдох Геры и силюсь понять, каково это — постоянно жить прошлым. Незаметно поднимаюсь к его лицу. Чувствительные подушечки пальцев царапает жёсткая щетина на его щеках. Обвожу каждую ссадину, умоляя её как можно скорее бесследно пройти, и позволяю себе коснуться коротких волос Геры, игриво проскальзывающих сквозь пальцы, а я от удовольствия прикрываю глаза. Касаться Геры — как ходить по канату без страховки: безумно страшно и опасно, но, раз попробовав, остановиться уже не можешь.

Я прихожу в себя ранним утром. Не сразу понимаю, как так получилось, что я заснула, и какого лешего ладонь Савицкого заменяет мне подушку. С трудом разлепляю веки и несказанно радуюсь тому, что Гера всё ещё спит. Это значит, что моя сумасшедшая шалость останется безнаказанной. Поднимаюсь на ноги и уже хочу убежать к себе, но, как дура, продолжаю смотреть на Геру. Что пытаюсь увидеть, не знаю, но и просто уйти не могу. Меня не покидает странное чувство, что я способна помочь, что в моих силах развеять тьму вокруг парня и заново научить его дышать полной грудью. И пока я предаюсь мечтам, за дверью раздаются шаги, а мамин голос бесцеремонно разрывает тишину странного утра:

— Гера, ты ещё спишь? — Мать для приличия стучит в дверь и практически тут же открывает её плечом. В комнату проникает аромат свежей выпечки и кофе.

Понимаю, что счёт идёт на секунды: Гера вот-вот проснётся, а мама увидит меня полуголую, лохматую и всю в крови. Чем не шанс окончательно всё испортить? А потому снова прячусь, на сей раз в ванной комнате Савицкого. Ладонью зажимаю рот, чтобы не выдать своего присутствия громким дыханием, и через приоткрытую дверь жадно наблюдаю за происходящим в спальне.

— Мой милый мальчик! — Мама ставит поднос с завтраком на журнальный столик и садится на край кровати, в аккурат туда, где всю ночь напролёт я сжимала пальцы парня. С неописуемой тревогой во взгляде она обводит взглядом разбитое лицо Савицкого и с сожалением качает головой.

— Я принесла тебе завтрак. Поешь, ладно?

— Я не голоден, — хрипит Гера спросонья, — но всё равно спасибо.

— Не за что, дорогой! — вздыхает мама, скрывая за участливой улыбкой неподдельное волнение. — Если что-то нужно, ты скажи.

— Ничего, — мотает головой Савицкий. — Всё нормально.

— Ладно, — соглашается мама и встаёт. — Если что, я сегодня весь день дома.

— Спасибо, Лиза! — кивает Гера и закрывает глаза, видимо, намекая, что разговор окончен.

Уже через минуту