Проблемы, вызванные разрушением традиционных экономических связей, непрекращающееся противостояние с армянами на юге Елисаветпольской и в Эриванской губернии, империалистическая, грабительская политика стран Антанты в Турции и неопределённость их позиции в отношении АДР подталкивали самые разные слои азербайджанского общества к идее неизбежности ориентации на Советскую Россию. Победы Красной армии на фронтах Гражданской войны весной 1920 года катализировали этот процесс и заставили искать контакта с большевиками людей, далеких от коммунистических идей и даже боровшихся с Бакинской коммуной в 1918 году: бывшего царского генерала А.А. Шихлинского, «мусаватистского» губернатора Карабаха Х. Султанова, бывшего турецкого генерала Халил-пашу (Кута), бывшего министра АДР М.Г. Гаджинского, представителей бакинской буржуазии и многих других. Поэтому когда первый большевистский бронепоезд, громыхая по мосту через Самур, въехал 27 апреля на территорию Азербайджана, несмотря на 3000-ный гарнизон Баку, защищать столицу оказалось некому. Пытавшихся бежать в Гянджу членов «мусаватистской» администрации арестовали на вокзале те, на кого они возлагали все свои надежды: турецкие добровольцы во главе с внедренным ранее в их среду поволжским татарином А. Алимовым. Все произошло так быстро, что парламент АДР успел лишь передать власть большевистскому правительству, состоящему исключительно из «мусульман», – Временному Революционному комитету во главе с писателем Н. Наримановым, находившимся в то время в Москве. Новый глава Азербайджана приехал в Баку только через три недели после переворота. Все это время за него судьбоносные решения подписывал местный гуметист М.Д. Гусейнов.

Успех большевиков 27–28 апреля был обеспечен не столько подпольной работой азербайджанских коммунистов (боевые дружины они создали в Баку только 28 апреля, когда переворот уже свершился), сколько участием в нём самых разнородных местных социальных и политических сил. Каждый оказался готов увидеть в приходе большевиков то, что ему хотелось. Бакинские рабочие – повышение зарплат, конец безработице и дешевый хлеб с Северного Кавказа. Бакинская буржуазия – возможность отправки своих товаров на традиционные рынки. Армяне и прочие национальные меньшинства – гарантию своей безопасности. Турецкие добровольцы – открытие коридора для помощи Советской Россией кемалистской Турции. Офицеры армии АДР – возможность быстро закончить войну в Карабахе победой и пробиться к находившимся в блокаде Нахичевани и Ордубаду. Даже исламисты из партии «Иттихад» и простые моллы заявляли о своей безоговорочной поддержке большевиков и пытались вступить в ряды Азербайджанской компартии: они, ориентируясь на риторику большевиков в отношении «мусульман», рассчитывали на то, что гонений на религию не будет. «Мусаватистские» администрации в уездах переименовывали после переворота себя в ревкомы. Военнослужащие армии АДР в одночасье стали «красными аскерами». Все они сменили трехцветный флаг со звездой и полумесяцем на одноцветно красный. Но то же со звездой и полумесяцем.

Возвращение большевиков к власти в течение первых двух недель выглядело исключительно декоративным. Российская Красная армия мыслилась азербайджанскими элитами как союзник, идущий на помощь кемалистской Турции в борьбе с мировым империализмом и грабительской политикой стран Запада в отношении «мусульманских народов». Такая трактовка событий лишь подтверждалась признанием независимости Азербайджана со стороны РСФСР 6 мая.

Ситуация стала стремительно меняться с приездом в Баку комкавфронта латышского коммуниста И.Т. Смилги. После 10 мая большевики приступили к реорганизации власти на местах и революционным преобразованиям, которые всего за пару недель затронули интересы всех без исключения слоев населения Азербайджана. Уже к началу 20-х чисел мая в азербайджанском обществе накопилось большое число тех, кто чувствовал себя «выброшенным из жизни» новой властью.

Свою роль в нагнетании обстановки сыграл и субъективный фактор: красные комиссары и политработники частей XI армией выработали за годы Гражданской войны на территории РСФСР определенные практики при обобществлении собственности. Действовать иначе в Азербайджане им было непривычно. Так, уполномоченный XI армии Бунимович приступил к обобществлению земель и передаче промыслов рабочим в равнинном Карабахе еще до формирования в Баку какой-либо правовой базы осуществления подобных мер. В условиях патриархальной деревни восточного Закавказья подобное поведение неминуемо вызывало конфликты, усугублявшиеся коммуникативными сложностями: крестьяне не знали русского языка, а красноармейцы – азербайджанского. Переводчиками между ними служила местная интеллигенция – в большинстве своем члены бывшей уездной администрации АДР, бывшие мусаватисты и иттихадисты.

Приезд Н. Нариманова 18 мая в Азербайджан не оказал принципиального влияния на ход уже запущенных процессов. Все те, кто еще недавно радовался приходу большевиков, полагая, что хуже, чем при старой власти, быть не может, стали склоняться к противоположному выводу. Неуклюжие действия Москвы в Закатальском вопросе и назначение на ответственные должности в Баку нетюрок отталкивали национально настроенные и протурецкие слои населения Азербайджана; запрет на преподавание ислама в школе и конфискация мечетских земель – религиозные круги; условия выборов в Советы, назначенных в Баку на конец 20-х чисел мая, – и тех, и других, а также мелких предпринимателей и домовладельцев.

Патриархальная и малограмотная азербайджанская деревня вынесла из декрета о земле лишь то, что у их деревенского моллы забирают его надел. Однако местной интеллигенции, состоявшей из помещиков-агаларов, не удавалось трансформировать растущее непонимание и недовольство политикой новых властей в организованное восстание: деревня им не верила. В своем большинстве крестьяне предпочитали не уходить далеко от своих домов, ограничиваясь созданием отрядов самообороны.

Нигде, за исключением Баку, у коммунистов не было возможности опираться на свою социальную базу – рабочих. Ни в Нухе, ни в Шуше, ни даже в Гяндже организованного интернационального пролетариата на момент апрельского переворота не было. Там, где существовали коммунистические ячейки, они оказывались заложниками армяно-мусульманского противостояния, зачастую функционируя независимо в среде разных этнических сообществ.

Как только в результате первых преобразований большевиков от них начали отворачиваться их же вчерашние союзники, в азербайджанской провинции сложилось ощущение, что коммунистов уже никто не поддерживает. Любое движение частей Красной армии стало восприниматься как начало её отступления к Баку или вовсе ухода из Азербайджана.

Несмотря на то что до Гянджинского восстания репрессии против представителей административного аппарата АДР, начавшиеся после 11 мая, командного состава старой армии и представителей имущих классов не носили системный характер и не отличались жестокостью, реорганизация вооруженных сил вывела в запас (фактически уволила) значительное число авторитетных офицеров, в том числе Дж. Казымбекова, М.М. Каджара и других. Все больше и больше становилось тех, кто получал основания опасаться за свое будущее, и недовольных тем, как коммунисты утверждаются в Азербайджане.

В такой обстановке уволенные в запас офицеры старой армии в Гяндже решаются на авантюру: поднять восстание в своих бывших частях, где оставалось еще много лично им преданных людей. Должной связи ни со скрывавшимися лидерами «Мусавата», ни с грузинским правительством, на помощь которого они рассчитывали, ни