была осуществлена 11 сентября 1937 года. Флики излазили всю канализацию, но так ничего и не нашли, а ведь заранее были уверены в успехе и даже пригласили прессу. В итоге пресса запечатлела не успех, а неудачу французской полиции. Я смеюсь, но это грустный смех, веселье с привкусом горечи.

У меня до сих пор сердце обливается кровью, когда я вспоминаю те мерзкие, отвратительные дни, но при этом жалости к кагулярам у меня не было и нет – лишь сожаление по поводу ещё одной упущенной возможности для нашего фашизма. Я полагал, что ещё одна неудача добьёт нас окончательно. Сначала неудача 6 февраля 1934 года, а теперь такой же провальный конец 1937 года. Я полагал, что знамя фашизма уже никогда не будет гордо реять над землёй Франции, но, слава богу, я ошибся. Во тьме забрезжил свет, слабый, но всё-таки свет… Ставлю многоточие, потому что здесь необходима многозначительная пауза.

Пока шли аресты, допросы и велось следствие, проклятый Леон Блюм наконец-то покинул премьерское кресло и уступил место Камилю Шотану. Новый премьер тоже был левых взглядов, но закоренелый взяточник, что для кагуляров стало самым настоящим спасением.

Да, это оказался тот самый Шотан, в своё время прикупленный отвратительным еврейским жуликом Александром Стависким, а когда комплот Шотана со Стависким обнаружился, Шотан избавился от неудобного приятеля, приказав его пристрелить. Тем не менее репутацию Шотана это не спасло, и ему пришлось буквально бежать в отставку, но через некоторое время после начала расследования кагулярского дела он опять всплыл, опять стал премьером, но уже в правительстве «Народного фронта».

Вот тут-то и начались чудеса – несмотря на энергичные протесты министра внутренних дел Макса Дормуа, по распоряжению премьера арестованных кагуляров стали выпускать на свободу. Конечно, не скопом, а постепенно, но при этом регулярно. Кто-то из осуждённых получил срок условно, а кто-то, всё же попавший в тюрьму, вышел на свободу намного раньше положенного срока.

Я слышал, что Шуллер и ещё де Вандель, один из регентов Французского банка, очень серьезно заплатили Шотану за услугу. От таких денег не отказался бы, наверное, никто, а прожжённый взяточник тем более не мог отказаться.

Кагуляры возрадовались, и единственное, что омрачало им свободную жизнь, это необходимость сидеть совсем тихо, чтобы снова не оказаться за решёткой. Для остальных же фашистов, не принадлежащих к Секретному комитету (и в том числе для меня), поводов для печали оставалось достаточно.

Я не раз говорил, что кагуляры серьёзно опорочили наше фашистское движение, но после разгрома ордена ситуация стала ещё хуже. Кагуляров, и так испачкавшихся в крови, ещё больше опорочила полиция, ведь в связи с арестами кагуляров все разговоры о кровавых преступлениях начались заново. Даже те французы, кто раньше по счастливой случайности ничего не знал о кагулярах, теперь узнали о них, причём вся деятельность Секретного комитета предстала перед французской публикой в самом отвратительном свете. Прискорбно, конечно, но я просто обязан в свои предсмертные дни быть честным и не приукрашивать действительность.

4 февраля

История шестой кагулярской казни, самой эффектной

А сейчас неминуемо придется вспомнить об одной оторванной голове. Да-да! Именно о голове, оторванной в буквальном смысле этого слова. Если кто-нибудь однажды прочтёт эти записки, то уже по первым строчкам наверняка поймёт, что за историю я здесь собираюсь изложить. История грустная, страшная, но кое-кого она в своё время привела в самый настоящий восторг.

Итак, в 1938-м и 1939 годах кагуляры в основном уже оказались на свободе. Правда, Делонкль, председатель Секретного комитета, несмотря на все усилия Шулера, по-прежнему оставался за решёткой и получил свободу только в 1940 году незадолго до прихода немцев. Все знали, что за время заключения Делонкль не изменил своих взглядов, то есть по-прежнему остаётся фашистом, однако освобождение, как ни странно, было мотивировано тем, что председатель Секретного комитета по специальности – инженер-судостроитель и является незаменимым специалистом для военно-морского ведомства. Как будто во Франции не осталось других специалистов! Чушь! Очевидно, деньги Шуллера всё же сыграли свою роль, однако они оказались потрачены совершенно напрасно. Когда немецкие войска вошли в Париж, власть левых кончилась. Делонкля непременно бы освободили без всяких взяток, но кто же знал, что так получится. Наверное, Шуллер очень досадовал, а вот Камиль Шотан потирал руки.

Да, этот Шотан хорошо овладел искусством брать взятки, которое состоит именно в том, чтобы заставить людей раскошеливаться, когда они вполне могут обойтись без этого. А ещё взяточник должен уметь вовремя смыться, чтобы его не поймали и не вытрясли из него обратно все деньги. Я думаю, только это и спасло его от мести кагуляров, которые уже в июне 1940-го перестали чего-либо опасаться. Они оказались опять востребованными. Немецкое командование надеялось, что кагуляры помогут навести во Франции фашистский порядок.

Эжен Шуллер одним из первых ринулся в объятия немцев и рассказал им о блестящих перспективах сотрудничества. Вот почему Отто Абец, бывший немецкий связник, имевший когда-то контакты с кагулярами, а теперь ставший послом Третьего рейха в Париже, пригласил к себе Делонкля как старого приятеля. Возможно, Шуллер тоже присутствовал на той встрече – я точно не помню.

Разумеется, новые парижские власти тоже желали сближения с кагулярами, коль скоро этот орден поддерживался самим фюрером. Особенно заинтересована была полиция – почти та самая полиция, которая ещё два года назад громила орден, проводя аресты и обыски.

В такой ситуации, когда Секретному комитету всё благоприятствовало, было бы странно, если бы кагуляры не попытались расквитаться со своими прежними врагами, и вот тут-то произошла история с отрыванием головы – головы министра. Главную роль в этом деле сыграл наш старый знакомец Филиоль по прозвищу Убийца, этакий кагуляр-берсерк, бешеный кагуляр (уж простите меня за аналогию, но мне, приговорённому к казни, такие аналогии позволительны).

* * *

Северная граница Прованса. Долина реки Роны. Чудесный старинный городок Монтелимар, знаменитый своей особой нугой (я её просто обожаю и не упускаю случая полакомиться).

В Монтелимаре я был всего один раз, но зато имел возможность несколько дней