Нечего записывать плохого. Плохо. Одно запишу, как меня радует и как мне слишком мила и дорога Саша.

Из письма Владимира Григорьевича Черткова Л. Н. Толстому

20 октября 1910 г.

«[…] Александра Львовна передала мне ее разговор с вами по поводу приезда г-жи Альмединген (о продаже права на издание произведений Л. Н. Толстого за миллион. — В. Р.) и ваше желание услышать мой совет относительно практической стороны дела, и вашу мысль о том, не сделать ли Вам предупредительное заявление в печати. Признаюсь, что все последнее время я именно такого вопроса от вас ожидал. Со своей стороны я давно убежден, что время созрело для нового вашего заявления в печати, подтверждающего прежние и решительно устраняющего […] поползновения обойти ваши распоряжения относительно ваших писаний „за давностью лет“ и совершить с вашими писаниями, по возможности даже помимо вашего ведома, такие денежные операции, которые прямо противоречили бы выраженной вами в свое время печатно вашей воле […]»[95].

Из письма Льва Николаевича Толстого В. Г. Черткову

22 октября 1910 г. Ясная Поляна

«[…] Заявление прекрасно. Я подписал его, но посылать повременю. […]»[96].

Из дневника Льва Николаевича Толстого

21 октября

Ходил не думая. Дома много писем*, отвечал. Попробовал продолжать «О социализме» и решил бросить. Дурно начато, да и не нужно. Будут только повторения. Потом пришли Ясенские «лобовые» (призывники в армию из крестьян. — В. Р.). Говорил с ними. Слишком мы далеки: не понимаем друг друга. Ходил по саду. Обед. Вечером приехал Дунаев (А. Н. Дунаев, единомышленник Л. Н. Толстого. — В. Р.). Много говорит. Устал. Одиночества мучительно хочется. Что-то было записать, забыл. В таком состоянии, как теперь, хорошо и очень хорошо то, что чувствуешь презрение к себе. С Софьей Андреевной хорошо.

* Из комментариев Николая Сергеевича Родионова:

«21 октября Толстой ответил на семь писем[97]: 1) оренбургскому крестьянину Павлу Брызгалову — о ненужности устройства особых общин для христианской жизни, так как „Царство Божие внутри вас есть“; 2) неизвестной гимназистке из Саранска, по поводу ее критики окружающей среды; 3) Петру Подмарькову — о целомудрии; 4) крестьянину из Костромы Алексею Яковлевичу Смирнову, по поводу его разочарования в „социалистических теориях“ и его согласия с жизнепониманием Толстого; 5) Виктору Дмитриевичу Строганову (р. 1848 г.) из Одессы — о смысле жизни; 6) своему старому единомышленнику Ивану Михайловичу Трегубову, по поводу устроенной им в Петербурге „общины свободных христиан“; 7) С. А. Трейгеру — о сионизме»[98]. [Также он написал еще два рекомендательных письма с просьбой о месте для сына М. П. Новикова. — В. Р.].

Из «Дневника для одного себя»

Льва Николаевича Толстого

21 октября

Очень тяжело несу свое испытание. Слова Новикова: «Походил кнутом, много лучше стала» (об отношениях мужа и жены. — В. Р.) и Ивана: «В нашем быту вожжами», все вспоминаются, и недоволен собой. Ночью думал об отъезде. Саша много говорила с ней, а я с трудом удерживаю недоброе чувство.

22 октября

Ничего враждебного нет с ее стороны, но мне тяжело это притворство с обеих сторон. […]

Л. Н. Толстой на фоне яблоневого «Красного сада». Ясная Поляна. 1 сентября 1905 г. Фотография С. А. Толстой

Л. Н. Толстой за письменным столом в яснополянском кабинете. 1909. Фотография В. Г. Черткова

23 октября

Все так же тяжело обоюдное притворство, стараюсь быть прост, но не выходит. Мысль о Новикове не покидает (желание поселиться после ухода у друга М. П. Новикова. — В. Р.). Когда я поехал верхом, Софья Андреевнапошла следить за мной, не поехал ли я к Черткову. Совестно даже в дневнике признаться в своей глупости. Со вчерашнего дня начал делать гимнастику — помолодеть, дурак, хочет — и повалил на себя шкаф и напрасно измучился. То-то дурак 82-летний.

24 октября

Саша ревела о том, что поссорилась с Таней. И я тоже. Очень тяжело, та же напряженность и неестественность.

Из дневника Льва Николаевича Толстого

24 октября

Нынче получил два письма: одно о статье Мережковского, обличающего меня, другое от немца за границей, тоже обличающее*. И мне было больно. Сейчас же подумал с недоумением: зачем нужно, чтоб людей бранили, осуждали за их добрые стремления? И сейчас же понял, как это не то, что оправдывается, но как это неизбежно, необходимо и благодетельно. Как бы вознесся, возгордился человек, если бы этого не было, как бы незаметно удовлетворение мнению людскому подменило бы для него исполнение дела своей души. Как сразу освобождает такая ненависть и презрение людей — незаслуженные, от работы о людском мнении и переносит на одну единственную, незыблемую основу жизни: исполнение воли своей совести, она же и воля Бога. Приехал Гастев, и г-жа Альмединген (П. Н. Гастев — последователь Л. Н. Толстого; Н. А. Альмединген, сотрудник издательства «Просвещение». — В. Р.). Читал письма и отвечал, больше ничего не делал. Утром обыскался. Начал делать несвойственную годам гимнастику и повалил на себя шкап. То-то дурень. Чувствую себя слабым. Но помню себя, и за то спасибо. Немного занялся социализмом. Гастев очень хорошо рассказывал о Сютаеве и казаке. Необходимо для народа руководитель в религиозной области и начальник в мирской.

1) Очень живо представил себе рассказ о Священнике, обращающем свободного религиозного человека, и как обратитель сам обращается. Хороший сюжет. Ездил с Булгаковым. Вечер тяжело.

* Из комментариев Николая Сергеевича Родионова:

«24 октября, в числе других писем, Толстой получил письмо от петербургского студента Александра Бархударова, который обличал Толстого, указывая, что в теории он одно, а на практике другое; в доказательство непоследовательности Толстого приводил цитаты из книги Мережковского: „Л. Толстой и Достоевский. Жизнь и творчество“ […]

Дмитрий Сергеевич Мережковский (р. 1866 г.) — писатель, поэт, литературный критик и публицист. После ухода и смерти Толстого резко переменил бывшее ранее у него отрицательное отношение к Толстому как религиозному мыслителю и в ряде статей стал указывать на величайшую значимость его как религиозного мыслителя.

Второе письмо от „немца“, о котором записал Толстой в дневнике, — тоже обличительное от Иогана Альбрехта (Iohannes Albrecht) из Бреславля от 31 октября, которое, как „ругательное“, Толстой оставил без ответа»[99].

Письмо Льва Николаевича Толстого

М. П. Новикову*

24 октября 10 года, Ясная Поляна

«Михаил Петрович,

В связи с тем, что я говорил вам перед вашим уходом, обращаюсь к вам еще с следующей просьбой: если бы действительно случилось то, чтобы я приехал к вам, то не могли бы вы найти мне у вас в деревне хотя бы самую маленькую, но отдельную и теплую хату, так что вас с семьей я бы стеснял самое короткое время. Еще сообщаю вам то, что если бы мне пришлось телеграфировать