и делала вид, что ей так хорошо.

– Но… – начала было она, но мама Сары не дала ей закончить.

– Давай вместе прогуляемся к тебе домой! – предложила она, и Элисабет нехотя согласилась. Обычно она старалась не водить Сару к себе домой.

Они оделись и пошли в сторону дома Элисабет. Она шагала медленно, отставая от матери и дочери на несколько шагов. Она не была уверена, что мама дома. Или кто сейчас с ней дома.

– Дом какой красивый, – сказала Сарина мама, когда они пришли.

Дом и впрямь был красивый. По крайней мере, она так считала. Большой, трехэтажный, с треугольным окном под самой крышей, где на чердаке помещалась ее комната. А еще вокруг дома был красивый сад. Там были и деревья, и качели, на которых она много качалась летом, и на одном кусте цвели розовые розы.

– Я сейчас сбегаю посмотрю, дома ли мама, – сказала она, в несколько прыжков взлетев на крыльцо.

– Я тоже хотела с ней перекинуться парой слов. – Сарина мама пошла за ней следом на некотором расстоянии.

Элисабет вздохнула. Она открыла дверь, и в доме ее встретил спертый воздух. Она привыкла к тому, как пахнет дома, и не замечала этого, но сейчас она весь день провела с Сарой, а у Сары дома в воздухе стоял слабый запах мыла, и он сильно отличался от запаха дома у Элисабет.

– Мама! – позвала она, но помедлила, входя внутрь. А Сара и ее мама тем временем стояли в дверях и осматривались. Она догадывалась, о чем они думали: зачем у нее дома вечно этот хлам?

Она подошла к маминой спальне и тихонько постучалась. Когда никто не откликнулся, она открыла дверь и зашла. Там-то она и лежала. Спящая, счастливая. Грудь мерно вздымалась и спутанные волосы комком лежали на белой подушке.

– Мама, – прошептала она и легонько потыкала ей в плечо. Мама проснулась и чуть приоткрыла глаза. – Мама, можно, я к Саре ночевать пойду?

Мама отмахнулась от нее и перевернулась на другой бок. Элисабет немного постояла, смотря на мать, но затем вышла на цыпочках и закрыла за собой дверь.

– Мама спит, но на ночь остаться мне можно, – возвестила она, выйдя.

– Ты уверена? – спросила Сарина мама. – Я бы хотела сама с ней поговорить.

– А она спит, – твердо произнесла она. – И не хочет, чтобы ее будили.

– Понятно, – сказала Сарина мама, наморщив лоб. Она некоторое время попереминалась с ноги на ногу на кухне, а под конец улыбнулась. – Ну, тогда пойдемте. По дороге купим мороженое. Как вам такая идея?

– Ты спишь? – прошептала Сара вечером. Они обе лежали на матрасе на полу в комнате Сары. Вообще-то этот матрас предназначался для Элисабет, но Сара непременно хотела тоже спать там. Это гораздо веселее, чем на кровати, говорила она.

– Нет, – прошептала в ответ Элисабет и хихикнула. Одеяло пахло так приятно, что она натянула его почти что на нос – виднелись только темная макушка и карие глаза.

Сара перестала смеяться и посмотрела на нее своими большими голубыми глазами.

– Почему у тебя дома так странно пахнет? – спросила она.

– Не знаю, – ответила Элисабет. Она не знала, почему мама никогда не наводит чистоту, редко открывает окна и так много курит.

– А где твой папа? – продолжала Сара.

– На дне моря, – ответила она. – Он поплыл на корабле, а тут налетел шторм…

Сара замолчала и стала задумчиво глядеть в потолок.

– Хотела бы я, чтобы на том корабле поплыл он, – сказала она, когда Элисабет уже почти задремала. – И чтобы он погиб, а не твой папа.

Она с удивлением посмотрела на подругу. Какой еще «он»? Некрасиво было так говорить! А ведь она-то каждый день желала, чтобы папа в тот день не выходил в море. Она собралась что-то сказать, но Сара отвернулась и получше натянула на себя одеяло. Вскоре они обе заснули.

Эйрик выглядел так, словно не выспался: под глазами явственно обозначались красно-фиолетовые круги. Несмотря на это, его волосы были тщательно уложены прочным гелем, он был опрятен, в джинсах и футболке. «Как-то чересчур опрятен», – подумала Эльма. Она не могла представить, что она сама в такой ситуации стала бы торчать перед зеркалом и укладывать волосы. Для нее собственная внешность не была вопросом первостепенной важности. Смотря на Эйрика при свете дня, она убедилась, что он еще и нанес на лицо искусственный загар: у подбородка виднелась коричневато-желтая полоса.

Эйрик проводил их в кухню, где старший мальчик завтракал хлопьями. Сейчас Эльма еще лучше заметила, насколько он похож на мать. Те же темные волосы, ресницы и брови. Он был прямой противоположностью отца – светловолосого, с почти незаметными ресницами и бровями.

– Фьялар сегодня остался дома, – объяснил Эйрик. – Знаю, наверное, надо было позволить обоим мальчикам остаться дома, но Эртнир хотел в школу, и на мой взгляд, ему полезно куда-нибудь съездить. Развеяться. А то они целый день сидят со мной, а я сейчас не такой папа, с которым весело. – Он улыбнулся, но выглядело это почти так, словно поморщился. – Младший почти не понимает, что произошло, – добавил он. Фьялар поднял глаза и недоверчиво посмотрел попеременно то на Эльму, то на Сайвара. Эльма попыталась ободряюще улыбнуться, но он опустил глаза и продолжил разглядывать картинку на пачке хлопьев.

Они сели за высокий барный столик в кухне, Эйрик предложил им кофе: Эльма приняла предложение, а Сайвар попросил стакан воды. Вручив им напитки, Эйрик наклонился к Фьялару: «А теперь, дружочек, пойди оденься!» Мальчик отложил ложку, встал и размеренным шагом направился в свою комнату, не оглядываясь на остальных.

– Они оба реагируют на это очень по-разному, – сказал Эйрик, когда мальчик скрылся из поля зрения. – Фьялар все время молчит: его как будто выключили. Эртнир без конца спрашивает, что случилось, да где мама и почему она не приходит домой. – Он посмотрел в окно, а потом снова на них. – Уж не знаю, что лучше.

– По-моему, для них обоих было бы полезно с кем-нибудь поговорить. С каким-нибудь специалистом, – ответила Эльма.

– Мы разговаривали с пастором, но там картина такая же: Эртнир задает вопросы, а Фьялар нем как могила. На самом деле беспокоюсь я больше за Фьялара. У них с Элисабет был какой-то особенный контакт, которого я никогда не мог до конца понять. Не то чтобы она не любила их обоих одинаково – но с Фьяларом они так похожи. У обоих одинаковая спокойная манера поведения, которую можно принять за холодность, если не знать их близко.

– А у вас есть какая-нибудь родня, которая