Тогда в мае мы поехали к Коте на дачу, отмечать её день рождения. В школе её все так звали, из-за фамилии Котович. Кто-то сказал в шутку и к ней это прилепилось, да она и не возражала. Нас было пятеро — я, Юлька, Верка Трошина, Женька Попов и Сашка Зайцев. Взрослых не было, только мы. Как мы это устроили — отдельная история, но всё получилось. И вот мы приехали на дачу — весна, пробуждение, взросление, томление, ожидание и любовь, растворенная в воздухе. Тот воздух, тот аромат я помню до сих пор…

Мальчишки жарили шашлык, мы делали салат — «пионерская» классика. Была какая-то шипучка, грузинское вино и коньяк. Все быстро опьянели, орали песни, танцевали, курили и смачно матерились.

Верка с Женькой были парой, а мы втроём вроде как просто друзья. Но мне Сашка очень нравился, и я ему нравилась, я это знала. Мы никогда об этом с ним не говорили, но незадолго до поездки он меня поцеловал на школьной дискотеке. И оба мы, да и все остальные понимали, что сегодня у нас что-то определится. Может быть даже будет секс. Мне было страшно, но Верка с Женькой давно уже трахались и никого это не шокировало и не пугало, а наоборот вызывало зависть.

На даче я должна была спать в одной комнате с Юлькой, Верке с Женькой досталась спальня, а Сашке — диван в гостиной. Но тут, понятное дело, могли быть варианты, в зависимости от того, какой бы получился расклад. В общем, я сказала, что мне пора и ушла первой. Минут через десять пришёл Сашка. Помню страшную неловкость. Он зашёл и молча выключил свет. Я спросила зачем, но он ничего не ответил, подошёл и поцеловал, засунул мне в рот свой язык. Я удивилась какой он огромный, а член, наверное, будет ещё больше. Он начал меня мять, неуклюже расстёгивать, стягивать одежду, больно жать грудь. От этих медвежьих ласк я чуть не лишилась чувств. И сладко было, и больно, и страшно, и упоительно.

Хорошо помню себя на холодной кровати абсолютно голой с плотно сжатыми ногами и Сашку, пытающегося разжать, развести мои ноги, вклиниться между ними. Я вывернулась, выскользнула, села перед ним и положила ему на грудь руку.

— Саша, подожди, пожалуйста, не надо так, я так не хочу…

— Ты что, не чувствуешь, как я к тебе отношусь?

— Я тоже к тебе очень хорошо отношусь, но я не готова, прости…

— Значит я тебе безразличен?

— Нет, конечно, ты что!

Ну и все в таком духе. В итоге он психанул и выскочил, хлопнув дверью. Я лежала, не могла уснуть, не понимала, что делать, да и надо ли вообще что-то делать. Всё стихло, а Юлька не приходила. Тогда я встала, накинула её халат и пошла посмотреть, где кто. Вошла в тёмную гостиную, нашарила выключатель и включила свет.

— Лизка, блять, выключи свет!

Сначала я услышала Юлькин голос, а потом уже поняла, что вижу её и Сашку, совершенно голых, обнявшихся, лежащих на диване. Я вернулась в комнату, легла в постель и накрылась с головой одеялом. Были только боль, горечь и беззвучные рыдания. Скоро пришла Юлька, села ко мне на кровать.

— Лиз, спишь?

Я не ответила, но выдала себя вздрагивающими плечами.

— Лизок, миленькая моя, ты что, плачешь? Лизанька, скажи что-нибудь, Лиза, пожалуйста…

Она опустилась на колени перед кроватью и стала гладить меня поверх одеяла по голове, по плечам.

— Лиза, Лизанька, ну что ты, ты из-за Зайцева? Ты же сама его прогнала, сказала, что не любишь.

— Я такого не говорила! Не говорила!

— Лиза, Лизок, Лизанька, да он конченный, он не значит для меня ничего, я тебя на него никогда не променяю. Ты же моя лучшая подруга.

— Да причём здесь ты! Он меня променял! Он!

Я откинула одеяло и увидела лицо Юльки прямо перед собой, очень близко. По её щекам текли слёзы.

— Лиза, прости меня, прости суку, я не поняла, я бы никогда… я не знала, Лиз, прости-и-и-и…

И она разрыдалась. И я разрыдалась. Она легла на кровать, и мы рыдали обнявшись, голые, глупые, несчастные. Она замёрзла, была ледяная, покрылась гусиной кожей, и я пустила её под одеяло. Она жалась ко мне, гладила по волосам, по щекам, по плечам, целовала глаза, собирала слезинки, а потом поцеловала в губы. Гораздо нежнее, гораздо более волнующе, чем Сашка Зайцев. Я ответила, и мы до одури целовались. Она ласкала меня под одеялом, и я неловко отвечала. Потом она стала целовать мою шею, грудь, облизывать мои крошечные соски, лизать живот, проскользнула между моих согнутых ног и уже там гладила, и ласкала и… целовала, и лизала, и сосала. Это было настолько… ошеломляюще, невероятно и прекрасно, что я замерла, перестала двигаться и дышать. Хотя нет, дышать я точно не перестала, я дышала очень громко, прерывисто и не могла сдерживать стоны. Когда я кончила, она села на край кровати, наклонилась и посмотрела мне в глаза. Занимающийся рассвет подсветил её лицо, и я впервые поняла, какая она красивая.

Она меня поцеловала, и я почувствовала свой солёный вкус.

— Хорошо было? — прошептала она.

Я нежно и виновато улыбнулась и провела ладонью по её щеке.

— Давай, теперь ты…

Я покачала головой. Она пристально посмотрела на меня и сказала:

— Ладно, значит за тобой должок.

С тех пор у нас ничего такого не было ни разу. Мы даже никогда об этом не говорили, но я всегда помнила об этом, и она тоже. Мы остались подругами, ночевали друг у друга, и даже как сестры иногда спали в одной кровати. Я думаю, что после смерти мамы у меня не было никого ближе Юльки. Тот раз стал единственным и совершенно неповторимым. Это был наш секрет, наше личное глубокое переживание, юношеский эксперимент. Насколько мне известно, Котя совсем не интересовалась девушками, а вот парнями интересовалась очень активно. И вот теперь она снова целует меня, как в тот самый раз.

Я отталкиваю её и даже как будто немного трезвею.

— Что? Что ты меня толкаешь, неблагодарная? У тебя, кстати долг не погашен, — говорит она насмешливо.

— Какой долг? Ты трахнула моего парня! Разбила мне сердце, можно сказать!

Она смеётся:

— Но ведь сама же и починила! Ты мне