Народ начал нехотя расходиться, детвора бросилась врассыпную и попряталась за деревья. Только двое тощих стариков с жидкими бороденками, стоявшие ближе всего к воротам, не сдвинулись с места. «Вишь ты, – сказал один другому, – какой пузырь! Что ты думаешь, долетит тот пузырь, если б случилось, до Медной горы или не долетит?» – «Долетит», – отвечал другой. «А в Мертвое царство-то, я думаю, не долетит?» – «Не долетит», – отвечал другой. После их кряхтения все снова затихло.

Петр нехотя вернулся в корзину, но не нашел спокойствия. Слушаться француза? Нет уж. Тем более когда до пруда рукой подать. Так зачем разводить пустые разговоры, если возможно вызвать Егора без того, чтобы лебезить перед свиными рылами?

Дождавшись, чтобы люди и бесы разошлись, он решительно взялся за дверцу корзины.

– Куда вы, Петр Михайлович? – спросила Лиза.

– Хочу кое-что проверить.

– Могу я помочь вам?

Петр снова умилился ее рвению.

– Для вас будет лучше остаться. – Он ступил на землю. – К тому же граф дал мне приказ обеспечить вашу безопасность.

– Ваш приказ был обеспечить безопасность машины, а не мою, – улыбнулась Лиза.

– И все же я не простил бы себе, если бы с вами произошло несчастье, милая моя Лизавета Дмитриевна. Ждите меня здесь, я скоро.

Пруд, что он заметил еще с высоты, располагался слева, недалеко от дома, и Петр осторожно направился туда по хрустящей дорожке, вдоль аллеи из тутовых деревьев. Тутовники высились по обеим сторонам, скрипя и чуть покачиваясь, и в густой гуашевой темноте напоминали болтавшихся на невидимой веревке висельников. Охраны не было видно, только квохтали, с важным видом разбегаясь с дороги, проклятые павлины.

У самого пруда Петр остановился и прислушался. В траве стрекотало, шептало и утробно, грубо квакало. Петр опустился на колено и достал шкатулку.

– Угорь, угорь, покажись, – начал он и вдруг замолчал: осока зашуршала. Можно было бы подумать, это ветер, однако больше ни одна травинка не сдвинулась. Рыба? Лягушка?

Присмотревшись, Петр различил небольшую фигуру: в воде по пояс стоял ребенок. Лицом к нему или спиной – в темноте не разобрать, но ни рогов, ни клыков видно не было. Одна из мертвых душ? Только зачем она ночью забралась в пруд? Не поздно ли для купания?

– Ты потерялась? – окликнул Петр, вглядываясь в подернутый туманом силуэт.

Ребенок ничего не ответил, только ступил ближе и снова замер, вода вокруг худенького тельца не колыхнулась. Петр хмуро подождал. Ничего больше не произошло, и все же влажный холодок как поселился в затылке, так и не таял. Возможно, и в самом деле не следовало одному отходить от аэростата, лучше было подождать Елисея, но благодаря крепостным уж слишком все тут показалось знакомым, слишком привычным. Да и подумаешь, ребенок в воде. Не упырь же.

Поведя для уверенности плечами, Петр снова начал заговор:

– Угорь, угорь, покажись, угорь, угорь, сон свой сбрось…

Его перебил хруст – будто разломились кости. Ребенок стоял теперь еще ближе и смотрел мутными болотными глазами. Молчал, но вот снова хрустнул. Петр глянул, и кожа у него на загривке собралась, словно кто ухватил щепотью. Головка ребенка запрокинулась назад, словно отрубленная, в шее распахнулась пасть, и оттуда, мелькнув сквозь зубы, вывалился толстый раздвоенный язык. Бес, или хуже, Петр о таких никогда не слышал.

Он отпрянул. Успел только сжать шкатулку в кулаке, как услышал плеск. Пахнуло тиной, окатило брызгами, ударил запах подгнившей рыбы. В грудь ткнулось что-то тяжелое, как полено, оно повалило на землю и вгрызлось в плечо. Мундир вспороло, словно капканом. Петр сбросил с себя скользкую тушку, подскочил, попятился, но она тут же прыгнула снова, теперь сзади, цапая шею. Совсем рядом лязгнули зубы.

– Чтоб тебя! – крикнул Петр в сердцах.

Ноги разъехались на мокрой траве. Он сбросил с себя тварь, крутанулся, намереваясь бежать к аэростату, но правый сапог пригвоздило к земле, придавило, словно камнем, и Петр запнулся, от неожиданности повалился. Колено провалилось в холодную глинистую топь. Существо, словно паук, взобралось сзади по мундиру и немедленно обвило голову. Вцепилось зубами в ворот. Петр закинул руки, пытаясь ухватить, но пальцы елозили по гладкой коже, по голому рыбьему черепу, костлявым плечам и никак не могли зацепиться.

Огромная тень бросилась к ним, раздался рык, блеснули зубы, и тяжесть вмиг исчезла. Получилось встать и, пошатываясь, отступить от поля боя – и увидеть, как там, визжа, хрипя и кусаясь, катались две сцепившиеся тени: чудовищный ребенок и клыкастая девушка в светлом платье. Петр не отрывал взгляда, но мало что разбирал в мельтешении. Слышал только грызню и хруст, а потом вдруг оглушающий скулеж. Тени замерли. Лиза стояла на четвереньках, прижимая тварь к земле, и неотвратимо сжимала челюсти на шее. С растянувшихся губ капало кровью, а лицо все больше покрывалось шерстью. Казалось, еще немного – и она окончательно перекинется. Но ведь Елисей предупреждал, что это обернется для нее вечным заключением в звериное тело!

– Лизавета Дмитриевна… Лиза! – крикнул Петр, стараясь не показывать волнения. Он выставил вперед руку, но подойти не решался. – Вспомните прошлую жизнь, отца и сестру… Вспомните бал…

Лиза не откликалась, только сильнее рычала. Вот руки хрустнули, выдвигая суставы, вот уши поднялись на макушку… Понимая, что время истекает, Петр продекламировал:

– «Граф Берг, страдая от лишая и тем графиню потешая, на бале станцевал мазурку, изображая…»

Лиза вздрогнула. Горящие глаза перевелись на него, зубы разомкнулись. Лиза моргнула, будто просыпаясь, и отступила. Тварь с обиженным визгом юркнула в воду. Петр едва успел увидеть в скупом лунном свете гладкое, как у червя, тощее тело.

– Лизавета Дмитриевна! – Он бросился на помощь. Лиза, уже полностью возвратившая человеческий облик, выпрямилась и смущенно стряхнула траву с отчаянно испорченного подола.

– Зачем же вы пошли за мной? – попенял ей Петр.

– Я не простила бы себе, если бы с вами случилось несчастье.

Позади них зашумели шаги, раздался лай, фырканье и тяжелое дыхание.

– А ну отойди оттуда, окаянный, не то зашибу! – крикнули сзади. Один из охранников наставил на Петра ружье.

– Оставь, – сказал, спешно приближаясь, Лонжерон. – Не видишь, князь заблудился. – Повернувшись к огромному бородатому бесу в грубом сюртуке и серой фуражке, он твердо повторил: – Князь заблудился и великодушно просит у ее сиятельства прощения.

Бес угрюмо сплюнул сквозь выпирающие бивни и заткнул левую ладонь за пояс, откуда торчал толстенный треххвостый кнут.

– Ну вот княжне это и расскажешь, – проговорил он густым бычьим басом.

Елисей между тем подбежал к Лизе,