Шрифт:
Закладка:
Мы взобрались по лестнице к Небесному дворцу. Каменные ступени обновили, а по бокам высадили цветы. Дорожки к близлежащим строениям также щеголяли свежим булыжником и бодрыми кипарисами и кедрами.
У ворот мне бросилась в глаза табличка с красными буквами, гласившая: «Поклонение Архангелу и Двенадцати ангелам, а также обращение в эту веру в стенах Костаны отныне запрещены. Если станете свидетелем этого, сообщите своему судье».
Разумные меры, и я мог только удивляться, почему никто не принял их раньше. Учитывая, какую угрозу до сих пор представляли собой крестейцы, в этих стенах не должно быть ни одного сочувствующего им. Позволить им проникнуть сюда было бы полной глупостью. Если уж город возрождается из пепла, он должен стать бастионом латиан, чтобы трагедия завоевания Михея никогда больше не повторилась.
У ворот дворца последовал небольшой допрос. В конце концов янычары узнали меня, выразили свое удивление, расцеловали в щеки и пропустили.
– Великолепие дворца полностью соответствует рассказам, – заметила Рухи, глядя на его зеленые купола, с которыми прекрасно контрастировали голубые купола храма, стоявшего на более высоком холме.
Здешний мрамор был белее, чем известняк в Кандбаджаре, и слепил глаза отражавшимися от него солнечными бликами. Песни живительных фонтанов и щебетание птиц вызывали ностальгию. В Аланье, напротив, не хватало птиц, все заполонили одни только дронго. Хотя, возможно, сады были и не столь великолепны, как в Песчаном дворце, и не могли похвастаться таким разнообразием.
С каким облегчением я увидел отреставрированный тронный зал. Никакого крестейского пурпура и ангелов с щупальцами. Павлин Селуков, глядящий на нас рубиновыми глазами, был точной копией того, которого расплавил Михей Железный. Все остальное казалось еще более свежим, новым, сверкающим. Фрески на стенах изображали битву при Сир-Дарье. Дальнюю стену украшал героический поход Кярса, все его гулямы сверкали золотом. Лица отступающих к реке крестейцев были исполнены отчаяния, а рогатые джинны на облаках массивными ковшами перемешивали дождь. История власти и судьбы искусно разворачивалась на этих стенах в мельчайших деталях.
А вот, наконец, и он. Шах Мурад сидел на золотой оттоманке – троне самых могущественных людей, которым я служил. Одет шах был очень просто: белый тюрбан без плюмажа, черный халат и небесно-голубые сандалии.
Он спустился с помоста и подошел к нам. Я склонил голову, и Рухи последовала моему примеру.
– Ваше величество, – сказал я.
– Ты даже не попрощался, Кева. Только спустя несколько лун после твоей пропажи в Лабиринте я узнал, что ты обнаружился в Зелтурии.
В его голосе звучало нечто похожее на печаль.
– Долг не позволил мне попрощаться.
– До меня дошли… слухи. – Печаль в его голосе сменилась надеждой. – О том, что в Аланье видели мою дочь Сади. – И снова печаль. – Но это невозможно. Мы ее похоронили.
– Это правда, ваше величество. Сади возвратили к жизни, в точности как императора Ираклиуса.
– Возвратили к жизни? – Он придвинулся так близко, что я почувствовал свежий аромат дерева арак в его дыхании. – Ты серьезно?
– Она в Зелтурии. Вы хотели бы ее увидеть?
Шах Мурад так сильно закусил губу, что я испугался, что пойдет кровь.
– Если это так, почему ты не привел ее сюда?
– Она не захотела.
– Почему?
Я постарался смягчить тон.
– Она… она не хочет обременять вас, ваше величество.
– Она думает, что ее жизнь станет для меня бременем?
– Не жизнь. Смерть. Вы уже пережили ее однажды. Сади боится, что вы запрете ее в клетке, чтобы не оплакивать снова.
В его глазах вспыхнул огонь.
– Она права. Я не спускал бы с нее глаз. Мое семя крепко, и у меня будут еще дети. К счастью, Алир здоров, и я позаботился о том, чтобы остальные мои дочери вернулись сюда. Больше я ни одной не позволю покинуть дворец. Я наполню эти залы детьми, как было до Михея Железного. – Он перевел взгляд на закутанную с ног до головы Рухи. – Ты привел мне новую рабыню? Почему она вся замотана?
– Нет, ваше величество. Она Апостол Хисти.
– И что вы с ней можете предложить моему царству?
– Боюсь, нам не дано стать дарителями. И похоже, вы и так справляетесь лучше, чем можно было надеяться.
– Да. Набег Рыжебородого на Никсос принес нам десятки тысяч рабов и множество сокровищ. Но Сирм лишился земель. Пока Тагкалай остается в руках этого жалкого мятежника. И есть… есть еще кое-что…
– Что?
– Тебя не было, когда над городом парил Архангел. Ты не видел, как он разлетелся на тысячи осколков. Я попрошу Эбру рассказать тебе обо всех странностях, которые из этого вышли.
Чего ждал от меня шах? Чего я ждал от него? Эти два вопроса как будто уже вступили в противоречие, а я даже не успел рассказать, зачем мы пришли.
– Я не собираюсь оставаться, мой шах. Я пришел за помощью. Вы знаете, что случилось в Кандбаджаре?
– Его захватили какие-то вонючие лошадники из Пустоши. Уверен, что шах Кярс быстро выкурит их оттуда.
– Без вашей помощи у него не получится.
– И какой помощи вы от меня ждете? – Он холодно усмехнулся. – Крестейцы могут напасть на нас в любой день. Мятежники в Тагкалае тоже могут захотеть расширить свои владения. Думаете, у меня есть лишние люди, оружие или деньги? – Он ударил себя в грудь. – Я должен удержать Сирм.
Я посмотрел на изображение Кярса на стене. Он несся вперед на своей кобыле, подняв золотую саблю, покрытую парамейской вязью.
– А как же честь? Кярс помог вам в самый темный час. Вы перед ним в долгу. И передо мной тоже.
– Ты получил мою дочь, не так ли? Считай это уплатой долга, если окажешь ей честь браком. А что касается Кярса, придет время, и я отправлю ему половину мира, и мою честь больше никто не поставит под сомнение.
– Он не доживет и до получения самой малости. Без помощи он не переживет эту зиму. Союз силгизов и йотридов, правящий Кандбаджаром, выморит его голодом из Зелтурии. И тогда все, живущие там, будут преданы мечу, в том числе и ваша дочь.
– Не нужно дергать за эту ниточку. – Шах Мурад погрозил мне пальцем. – Придержи язык. Призывы к спасению дочери не заставят меня послать армию и флот воевать с какими-то племенами из Пустоши в этой гребаной пустыне. У меня наготове замена всем моим погибшим детям, включая ее.
Я
