Шрифт:
Закладка:
— Угу. Обновить заклятья, ясно. Одно — на саму башню, чтобы продолжала народ веселить, второе — на мертвяков, чтобы производственный процесс не останавливался. То есть, папаша наш до завтрашнего вечера точно не объявится… Что-то ещё нужно сделать?
— Нет. Больше ничего, клянусь!
В этот раз Троекуров не врал.
— Ясно. Давай сюда бляху, — я протянул руку.
Троекуровская рука машинально дёрнулась. Но опомнился, пробормотал:
— С собой не ношу. Дома осталась.
Я вздохнул.
— Опять врёшь! Нехорошо.
Откинул в сторону пышный воротник его рубашки, взялся за отвороты и дёрнул в стороны.
Брызнули пуговицы. Сверкающий золотом амулет висел на золотой цепочке. Украшение, типа. Я взялся за бляху, сорвал.
— Как ты узнал? — заныл Троекуров.
— Да чего тут узнавать. Ты ж предсказуемый, как мочевой пузырь по утрам. Деньги под перину прячешь. Значит, амулет на шею повесишь… Ладно, живи пока. Уверен, что мы ещё свидимся.
Троекуров поёрзал, жалобно глядя на меня. Я терпеливо ждал вопроса, решил не помогать. И, наконец, отпрыск местного дьявола разродился:
— Что ты собираешься сделать с папенькой?
— У-у-у-у, какие ты вопросы-то задаёшь… — Я развалился поудобнее на стуле. — Ну, давай посмотрим: ты знаешь, чем твой папенька занимается?
Троекуров опустил взгляд.
— В общих чертах…
— Думаю, в самых-самых общих, — кивнул я. — Впрочем, я в просветители не нанимался.
— Если что, — вдруг перебил меня Троекуров, — я не буду возражать.
— Против чего это?
— Ты понял меня. — Он встал и уставился на меня щенячьи отчаянными глазами. — Мне хватило общих черт. Я, может, и… Но я не хочу, чтобы… Ты понял.
Экий я понятливый-то, оказывается… Ну ладно, понял так понял.
— Из всех известных мне мажоров ты, по итогу, наименее ссученный, — заметил я. И добавил, обнаружив, что собеседник меня не вполне понимает: — Это комплимент.
— А… Если понадобится моя помощь…
— Ну, скажем так: если я вдруг решу, что не могу обойтись без твоей помощи, это будет означать, что дела мои пошли настолько плохо, что можно уже спокойно в петлю лезть… Свободен. Да, и ещё. Если обо всём произошедшем отцу хоть слово скажешь — сверну шею, как курёнку.
— Я же сказал!..
— И я сказал. А ты — услышал. Про амулет — соврёшь что-нибудь. Всё. Вали, пока я не передумал.
Троекуров-младший поспешно свинтил. Я немного подождал и тоже вышел в зал. Нашёл взглядом Захара, который, сидя за одним из столов, пировал так, что за ушами трещало. Хм, а жрать-то и вправду хочется.
Я подошёл к столу, махнул рукой подавале и тоже заказал от души всего и всякого. У Ильи Ильича хорошо, конечно, однако слишком уж интеллигентно, по-городскому. А мы с Захаром избалованы тёткой Натальей, для нас обед — дело обстоятельное.
Захар с интересом посмотрел на золотой амулет у меня в руке.
— Это — Троекурова, что ли?
— Да ну. Какого Троекурова? На улице нашёл.
— Угу, я так и понял. Когда этот хмырь из кабинета с квадратными глазами выскочил, а на ходу воротник на место прилаживал… Зачем он тебе?
— Смеёшься, что ли? Чем меньше у твоего врага всякого, для него полезного — тем более это полезно для тебя.
— Угу, а во-вторых?
— А во-вторых, будем исследовать. Если эта штука Знаки морока подзаряжает, то, может, и ещё чего подзарядить сможет. Отсроченные Знаки, там. Да мало ли. В общем, сгодится. Был бы амулет, а применение найдётся.
Кивнув, Захар полностью переключился на еду. Я тоже переключился, но не полностью. Мысль в голове работала, постигая всякое. Я перебирал в памяти все проекты, в которые вписался за последнее время.
Самый долгоиграющий проект — это были честно спираченные листы старинной рукописи, которую пытался расшифровать ещё мой так называемый дядюшка. Работа над рукописью не прерывалась ни днём, ни ночью, она происходила без всякого моего контроля в подсознании.
Результатами, правда, подсознание пока похвастаться не могло. Рукопись оказалась крепким орешком. Даже с дядюшкиными наработками продвинуться удалось всего-ничего. И чем дальше я продвигался, тем сильнее с грустью понимал, что увы и ах, дядя всё понял неправильно. Неизвестные символы в рукописи не были ни буквами в привычном понимании, ни иероглифами. Они представляли собой нечто совершенно иное. И тому, кто выдумал такую письменность, я бы лично поставил памятник в виде огромного мозга.
— Шифр, — сказал я задумчиво. — Это не просто письменность, это ещё и шифр.
— А? — вскинулся Захар.
— На. Ты поел?.. Тогда пошли к Илье Ильичу. Заждался, наверное.
Как и всегда, Знаками Перемещения я без крайней необходимости не пользовался. Не сам придумал, но правило мудрое: имей постоянные якоря только у себя дома, да в таких местах, которые санкционированы охотниками. Все остальные якоря — опасность.
И сейчас я воочию увидел, как был прав.
Мы с Захаром прошли пешком — идти-то было, пять минут. Уже смеркалось. Небо заволокли тучи, обещая к ночи дождь. Что, кстати, не могло не радовать, а то от жары уже все несколько утомились.
Вдруг навстречу нам выскочил мужик — явно из городской стражи — и, выпучив глаза, куда-то понёсся.
— Куда спешишь, служивый? — поймал я его за рукав.
— Пусти! — рванулся тот. — Не тронь! Охотников звать надо!
— А мы кто, по-твоему? — Я показал стражнику перчатку.
Тот сразу изменился в лице и в отношении.
— Господа охотники, там — беда случилась. На дом генерал-губернатора твари напали!
— А ну, ещё раз! — нахмурился я. — Что значит, твари? Какие?
— Да кто ж их разберёт-то? Там такое творится! Вы вдвоём только? Я пойду ещё охотников поищу!
И стражник ускакал за подкреплением. Что характерно — в сторону кабака, где мы бухали накануне. Опытный; знает, где охотников искать.
Мы с Захаром переглянулись.
— Ну, готов? — Я достал меч из ножен.
— А куда ж деваться… — Захар, вздохнув, обнажил свой клинок.
Растёт пацан, аж гордость разбирает.
Мы быстрым шагом приблизились к особняку Обломова. Я обратил внимание, что все соседние дома стоят с наглухо закрытыми окнами, хотя, казалось бы, ещё время-то детское.
— А где тва… — начал было Захар, но я врезал ему кулаком в плечо и показал пальцем.
