Через несколько секунд звездолёт с грохотом и свистом взмыл в небо.

Колесников прочно, как привинченный, сидел в кресле, сжав обеими руками маленький белый штурвал. Так сжимал, точно был намерен никогда уже не выпускать его. Глаза его смотрели пристально и зорко.

— Колесников! — позвал Толя, но тот с таким вниманием смотрел вперёд и прислушивался к рёву двигателей, что не услышал его.

Толя пошёл в свой отсек и, глядя на пакетики с бабочками, уже не чувствовал себя таким виноватым и легкомысленным перед отцом. Дома у них были тысячи разных бабочек, но здесь были такие, каких он никогда ещё не видел. Возможно, отец не знает об их существовании. Вот будет радость!

Толе захотелось проверить, какие бабочки есть, а каких нет в справочниках. Он пошёл в библиотечный отсек и стал перебирать глазами корешки книг. Нужного справочника не было, однако неожиданно Толины глаза наткнулись на толстую книжищу с его фамилией на серебристом корешке. Толя вытащил её. Автором книги был отец, и называлась она «Мир бабочек». Странно, что она была в библиотеке космического корабля!

Толя не раз видел эту книгу дома и даже, случалось, рассеянно листал, разглядывая рисунки диковинных бабочек Земли и других планет. Разглядывал, но не читал: были у Толи книги поважней этой. Сейчас это была единственная в звездолёте книга о бабочках. Толя вернулся в свой отсек, раскрыл её и стал разглядывать картинки.

Сколько здесь было бабочек! Каких только расцветок здесь не было! Чёрно-бархатистое сияние крыльев чередовалось со снежно-белым, лимонно-золотым, изумрудно-синим, оранжево-красным… Прочитав в книге фразу, что существуют бабочки, запросто перелетающие через океан, Толя заинтересовался и стал читать дальше. Он читал и не мог оторваться от тонких белых страниц. Книга втягивала его в себя, как некогда картины Алькиного отца втягивали в свои глубины. Толя читал и не верил: оказывается, отец открыл пятнадцать новых видов бабочек на Земле; он специально ездил за одной из них к Кордильерам и поймал её там на краю пропасти, и пока что во всей Вселенной известен только один-единственный экземпляр этой бабочки. Расцветка её крыльев так ошеломляюще красива и необычна, что один из крупнейших гобеленных мастеров Земли создал по её мотивам шесть великолепнейших огромных гобеленов и подарил каждому материку по одному, и они висят, радуя глаз, в Дворцах искусств… А одна из бабочек отцовской коллекции натолкнула самого знаменитого композитора Земли на создание Симфонии Алых Проблесков, одной из лучших симфоний последнего десятилетия… Толя читал. Он то глотал текст целыми страницами, то замедлял чтение, отвлекался и думал. Поиски и добыча каждой новой бабочки были для отца величайшим событием. Как-то раз Толя ехал с ним на автолёте на просмотр нового фильма о самой далёкой планете, куда сумели добраться земляне. Выехали поздновато и опаздывали. Внезапно отец заметил из окна какую-то бабочку, порхавшую над клумбами проспекта, и, забыв обо всём на свете, вскочил с места и ринулся к кабине водителя (разумеется, Толя — за ним), упросил его немедленно остановить автолёт. Они выскочили из него и со всех ног бросились к клумбам. Отец на ходу налаживал складной сачок. С первого взмаха он поймал бабочку, извлёк из лёгкой прозрачной ткани мешочка, пристально рассмотрел через свои сильные квадратные очки, вздохнул, сказав: «Обыкновенная лимонница!» — и отпустил. Они опоздали на двадцать минут на демонстрацию фильма из-за этой лимонницы, Толя разобиделся на отца за такое, как казалось, ему тогда, чудачество, и лишь сейчас дошло до него: нечего было обижаться. Он тогда плохо понимал своего отца…

Толя так погрузился в чтение, что не слышал, как в дверь постучали. Дверь распахнулась, перед ним стоял Алька, весь всклокоченный, со страшно возбуждённым, бледным лицом. Он держал в руках какую-то толстую, сильно обтрёпанную общую тетрадь.

— Слушай, что я тебе прочту! — закричал Алька. — Отбрось своих бабочек в сторону и слушай…

— Что это? — Толя кивнул на тетрадь, недовольный, что его прервали на очень интересном месте, да ещё потребовали, чтобы он отбросил отцовскую книгу.

— Слушай! — Глаза Альки сверкали, как сигнальные лампочки в рубке. — Читаю…

«Месяц прошёл, как мы стартовали с Земли, дел в полёте, как всегда, много, каждая минута занята наблюдениями над приборами, съёмкой планет, астероидов и туманностей. Постоянно держим радио- и телесвязь с Землёй, слышим её голос и дыхание, видим её, словно и не покидали Землю, она улыбается нам, греет нас, даёт силу и поддержку…»

Слышал?

— Ну и что? — сказал Толя, не зная, к чему клонит Алька.

— «Что, что»! Не понимаешь? — вспылил Алька. — Он ведь взрослый, выдержанный, знаменитый и сотни раз отправлялся в сверхдальние рейсы, а как пишет о Земле!.. А вот слушай, что он пишет на другой странице…

«Вдруг мы ощутили резкий удар: корабль попал в поток метеоритов, электроника звездолёта не успела сработать, и звездолёт отклонился в сторону, — недоделка, обратить внимание инженеров! Внутри корабля стало медленно падать давление, значит, пробита наружная обшивка… Приборы мгновенно показали, в какое место пришёлся удар, и через минуту в открытый космос вышел наш механик в скафандре. Опасность была очень велика: поток метеоритов не кончился, и стоило мельчайшей частице задеть его… Повезло: снаружи была быстро наложена заплата, мы продолжаем полёт…»

— Что это за тетрадь? — уже сильно волнуясь, спросил Толя и встал с кресла. — Ты можешь мне сказать или нет?

— Слушай дальше, — потребовал Алька.

— Нет, не буду слушать!

Толя схватил его за руки, посмотрел на потрескавшуюся в нескольких местах пластмассовую обложку и прочитал:

«НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕТКИ О ПОЛЁТАХ НА «ЗВЕЗДОЛЁТЕ-100»,

и сверху:

«КОЛЕСНИКОВ».

— Он ведёт записки? — вскрикнул Толя. — Вот не ждал!

— Да не он, — сказал Алька, — не он, а его дядя, Артём Колесников. Я нашёл эту тетрадь в шкафу над своей койкой… Наверно, дядя Артём жил в моём отсеке… Наверно, это нехорошо — читать без спроса чужие дневники, но я не мог удержаться… Да и не чужой он нам, дядя Артём, раз летал на этом же корабле и получил орден Мужества… Какой это, оказывается, был труднейший, опаснейший рейс и какой это заслуженный, знаменитый, бесценный корабль! Ведь всё происходило на нём. На нём, понимаешь? — Алька задыхался. — И теперь мы, мы с тобой пилотируем его…