дед по прозвищу Тунгус будет ждать его, так сказать, видимым образом, стоя прямо посреди тропинки. Скорее всего, он вначале понаблюдает за Гуровым из укрытия, а уже потом, убедившись, что Гуров один, появится перед ним. Так и случилось, и Лев Иванович даже вздрогнул, когда старик появился перед ним – настолько неожиданно и беззвучно он возник на тропинке. Свет фонарей вдоль дальней аллеи едва пробивался сквозь ветви деревьев, обступивших тропинку, но все равно на тропинке хватало света для того, чтобы Гуров смог рассмотреть лицо старика. Как Лев Иванович и ожидал, это был тот самый старик, который днем первым ввязался в перепалку с ним и презрительно сплевывал, когда говорил. Лицо старика было спокойно и бесстрастно, он молча стоял и смотрел на Гурова. «Однако дед-то тертый калач, – подумал Гуров. – И это хорошо. Такой зря встречу не назначит».

– Если ты спросишь, один ли я пришел или с компанией, то я в тебе разочаруюсь, – сказал Гуров старику.

– Не спрошу, – усмехнулся старик. – Вижу – один. А что ж ты не спрашиваешь о моей компании?

– А зачем? – пожал плечами Лев Иванович. – Дело твое – одному прийти или с кем-то. Ведь это же ты назначил мне встречу, а не я тебе.

Старик опять усмехнулся.

– Ну, а о моей биографии не хочешь спросить? – поинтересовался он. – Ваш брат опер любит интересоваться на сей счет.

– Не хочу, – коротко ответил Гуров.

– Почему же?

– Потому что сегодняшний день всегда важнее вчерашнего, – сказал сыщик. – Какая мне разница, кем ты был вчера? Важно, каков ты сегодня.

– Да ты, начальник, прямо-таки философ! – хмыкнул старик.

– Да и ты не подарок, – хмыкнул в ответ Гуров. – Что ж, будем считать, что обмен любезностями закончился и стороны остались довольны друг другом. А теперь – к делу. Зачем звал?

– Торопишься, что ли? – спросил дед Тунгус.

– Нет, – ответил Гуров. – Можем даже прогуляться с тобой по этой дорожке. Хорошая дорожка, тенистая. А главное, никто нас не увидит ни с какой стороны. Подходящее место для всяких тайных дел – и хороших, и нехороших.

– Вона как, – протянул старик, внимательно глядя на собеседника. – Раскусил, стало быть, ты меня… Догадался, о чем я буду тебе говорить! Правильное, стало быть, мнение составила о тебе братва. Догадливый, говорят, этот сыскарь… Что ж, тем лучше. Догадливый, стало быть, не дурак.

– И на том спасибо, – усмехнулся Гуров. – Да только польстила мне твоя братва. Был бы я догадливый, давно бы уже нашел душегуба. Но вот пока не нашел.

– Это потому, что не там ищешь, – сказал старик. – И не так.

– Наверно, – согласился Лев Иванович. – А где надо? И как?

– Хорошие вопросы, – сказал старик на этот раз без всякой усмешки. – Глупый человек такие вопросы не задал бы. Глупый человек мне бы в ответ сказал: ты, Тунгус, старый каторжанин и не тебе, бродяге, меня учить. Так бы он сказал… А ты вона как…

– Все осторожничаешь, Василий Васильевич? – улыбнулся Гуров. – Все меня прощупываешь?

– А как же, – согласился старик. – А может, здесь такое дело, что оно касается моей жизни? Оно, конечно, драный рубль ей цена, моей жизни, я ее, считай, прожил, пора и умирать, а только смотря как умирать. Не хочется, знаешь ли, чтобы и меня шилом в спину, как ту старушку. Не по-босяцки это – шилом в спину.

– А что, возможен и такой вариант? – очень серьезно спросил сыщик.

– Да как сказать… – все так же неопределенно ответил Тунгус. – Мыслю, что все возможно.

– И почему же так?

– Так ведь напуганный волк кусает всех без разбору, – сказал старик. – Или не знаешь?

– Знаю, – сказал Гуров. – Встречался я с такими волками.

Они не спеша прошлись по дорожке, помолчали, а затем Гуров сказал:

– Значит, я ищу не там и не так. Да я и сам это чувствую. Я как слепая собака, которая наугад старается взять след.

– А ты перестань быть собакой и стань человеком, – сказал старик. – Тогда, может, и найдешь.

Гуров, услышав такие слова от старика, даже опешил. «Вот ведь как! – подумал он. – Перестать быть сыскной собакой и стать человеком! То есть взглянуть на ситуацию не как сыщик, а с какой-то другой стороны. С человеческой, с обывательской… я не знаю. Быть не сыщиком с его логикой и стандартными ухватками, а, скажем, превратиться в сентиментальную домохозяйку. А что? Иногда сентиментальная тетка способна замечать и понимать намного больше, чем самый матерый сыскарь. В общем, шире надо смотреть на мир, Гуров, а не катиться по узким рельсам! Ну, спасибо тебе, старик! Обязательно учту твое иносказательное пожелание!»

– Молчишь? – спросил дед Тунгус. – Это хорошо. Потому что, когда умный человек молчит, это означает, что он думает.

– Да, думаю, – согласился Лев Иванович. – Ведь и вправду – с житейской точки зрения я на это дело как-то и не удосужился взглянуть. И мои напарники тоже. Старушку убил залетный грабитель или даже маньяк, она что-то не поделила с родней – вот и все наши версии. И колотимся мы об них, как о каменную стену. Спасибо тебе, отец, за умное слово. Надоумил. Но, чувствую, ты еще не все сказал?

– Есть и еще кое-какие мыслишки, – лениво ответил старик, и эта его нарочитая леность вмиг вселила в душу Гурова осторожный оптимизм. Понятно, что самое главное Василий Васильевич приберег напоследок, а коль он говорит об этом нарочито ленивым тоном, то, стало быть, то, что он приберег, очень значимо и важно.

Гуров не стал понукать старика и требовать от него немедленного ответа. Он понимал, что коль уж старик начал говорить, то и продолжит свою речь, о чем бы она ни была. Так и случилось.

– Я думаю, командир, что ты это понимаешь и сам, но на всякий случай я хочу тебе сказать вот о чем, – начал старик. – Весь наш разговор, да и сама встреча должны остаться между нами. Ни в какие свидетели я к тебе не пойду. О нашей встрече знает еще хозяйка зоны, так ты ей растолкуй, что к чему. Потому что женщины – они в таких делах народ наивный и ничего не смыслящий. Вот ты ей и разъясни…

– Это само собой, – согласился Гуров. – И хозяйке разъясню, и сам буду молчать. Вот только мне непонятно, чего именно ты опасаешься.

– Я же сказал – раненого волка, – хмыкнул старик.

– Убийцу? – уточнил Гуров.

– Может быть.

– А еще?

– А еще – братвы. Тех самых старых пиратов, которых ты видел сегодня в дворницкой. Дураки они, конечно, но дурак, он всегда опаснее, чем умный.