Шрифт:
Закладка:
– Хорошо, – продолжила она. – А катастрофу «Дипуотер Хорайзен»? Из-за нефтегазовой компании BP, экономившей на ремонте буровых платформ, в Мексиканском заливе образовалось огромнейшее нефтяное пятно. Одиннадцать погибших, сто восемьдесят квадратных километров загрязненного океана, тысячи уничтоженных экосистем, сотни разрушенных жизней рыбаков и их семей. А наказание? Штраф в размере двадцати миллиардов долларов, который Министерство юстиции США охарактеризовало как «исторический».
– Ну все же двадцать миллиардов – это двадцать миллиардов!
– А тебе известен годовой оборот этой компании?
– Нет, но уверен, что ты назовешь мне цифру.
– Триста миллиардов долларов. Этот «исторический» штраф – все равно что комариный укус для коровы. Нарушая законы, транснациональные компании почти ничем не рискуют.
– Преувеличиваешь… «Фольксваген» нарвалась на тридцатимиллиардный штраф, и репутация компании серьезно пострадала, – возразил Диего, направляясь к торговцу пряностями.
– Двадцать или тридцать миллиардов, все равно комариный укус для коровы.
– Ну, в конце концов это сгонит твоих коров с места.
– Ты правда считаешь, что их репутация была запятнана? На следующий год оборот «Фольксвагена» составил двести пятьдесят миллиардов евро, больше десяти процентов роста! Понимаешь, к чему я клоню?
– Пока нет.
– Они накапливают штрафы, а налоговые механизмы сокращают их на треть, если не вдвое. Посчитай – как тебе кажется, наказание соответствует преступлениям, которые они совершают? Такая безнаказанность побуждает их повышать прибыль любыми средствами. Зачем отказываться от такой возможности, если ты рискуешь самое большее получить по рукам? И люди, которые диктуют цены в фармацевтической промышленности, – прекрасный тому пример. Правительства знают и бездействуют. Что самое ненормальное, – продолжила Корделия, – те, кто поднимает тревогу, рискуют больше, чем преступники. В общем, мне пришел в голову способ по-настоящему отомстить за Альбу. На этот раз мы не станем пытаться разоблачать очередной скандал, ждать долгого судебного разбирательства и сомнительного наказания. На этот раз для них все будет куда хуже.
Имя Альбы приковало к Корделии все внимание Диего. Он забыл о покупках и потащил ее к столику перед киоском с тапас.
– Я тебя слушаю!
– Мы взломаем банковские счета руководителей «Талови», замешанных в этом скандале, и выкачаем у них все до последней капли. Лишим их нажитого и передадим незаконно заработанные деньги жертвам.
Диего поднял брови и накрыл руки сестры своими.
– Знаешь, за что я тебя так люблю? – сказал он спокойно. – За то, что ты такая бесстрашная. Совсем как я.
День третий, Тель-Авив
Дженис проснулась с тяжелой головой и неприятной сухостью во рту – напоминанием о серьезной проверке, которой она подвергла свою устойчивость к алкоголю, и о долгой ночи, проведенной над материалами с серверов Национальной партии. Она добрела до окна, открыла ставни и сощурилась, когда в комнату хлынуло солнце.
– Надеюсь, что он того стоил! – послышался крик из соседней комнаты.
Это был Давид, художник и ее друг, с которым они на пару снимали чудесный домик в районе Флорентин.
Дженис развернулась и с протяжным стоном рухнула обратно на кровать.
Двойные двери ее спальни с грохотом распахнулись. В комнату величественно вошел Давид и смерил ее взглядом.
– Где ты провела ночь, что вернулась в таком состоянии? И главное, с кем? Зря ты меня бросила, мы потрясно погуляли. Отличное турне, как говорил твой приятель-француз. Поль? Пьер? Ален? Запамятовал. Начали в «Сачмо», потом перекочевали в «Худну» и закончили даже не знаю во сколько в «Джоз».
– Давид, умоляю, – буркнула Дженис, – говори поменьше, а еще лучше – ничего не говори.
– Что ты мне дашь, если я принесу тебе кофе?
– Что хочешь, лишь бы молча.
– Все, что я хочу? – мечтательно переспросил Давид. – Свежие сплетни! Кстати, угадай, с кем встречается Симонетта!
Дженис схватила подушку и швырнула ему в лицо.
– Раз дива в таком чудесном настроении, значит, он того не стоил.
Несколько минут спустя Давид вернулся с дымящейся кружкой и тарелкой восточных сладостей, которые он готовил сам.
– Ешь, а то ты похожа на труп. Не уверен, что у тебя в алкоголе еще осталась кровь.
Дженис выпрямилась, открыла один глаз и заграбастала кружку, поблагодарив Давида невнятной гримасой.
Он подошел к ней и понюхал ее ночную рубашку.
– У тебя что, кукушка поехала, решил, что ты собака? – возмутилась Дженис.
– Странно, ты не пахнешь мужчиной, от тебя несет табаком, а глаза как у кролика-альбиноса… Стоп, только не говори, что ты снова начала работать?
– Я тебя люблю, но ты задолбал, Давид.
– Это взаимно, дорогая. Думаешь, ты меня не разбудила, когда вернулась в пять утра… Очередное скандальное расследование? Визит полиции неизбежен? Ладно, я пошел работать, уже поздно.
– Сколько сейчас времени? – взвыла Дженис, пытаясь найти свой телефон.
– Я поставил его на зарядку в прихожей, – объявил Давид, привыкший к растяпистости своей соседки. – Он валялся на полу рядом с ключами. К счастью, на сей раз внутри, а не снаружи. Если ты снова взялась за перо, я хочу узнать все, что ты раскопала, первым, сегодня же.
– Я ничего не знаю наверняка, – проворчала Дженис. – У меня только косвенные доказательства.
– Именно поэтому ты и должна мне все рассказать. Без Ватсона Холмс – просто неудачник.
– Ты прав, мне нужно поесть, что-то мне совсем худо.
– Отлично, я пошел на кухню, а ты пока попробуй немного привести себя в порядок, в этой ужасной ночнушке ты похожа на унылую марионетку. Приходи в гостиную, когда придашь себе презентабельный вид.
Дождавшись, когда Давид удалится, Дженис встала с постели. Она дотащилась до комода и взглянула на свое отражение в зеркале. Волосы всклокочены, вокруг светлых глаз – темные круги, на лице ни кровинки. Печальное зрелище. Достаточно долго постояв под душем, она надела халат, завязала на голове полотенце и прошла в гостиную.
Давид ждал ее на старом светло-бежевом диване, который они удачно ухватили на блошином рынке; при ее появлении он зааплодировал.
– Ну что еще?
– Превратиться из ведьмы в Эсмеральду по мановению ду́ша способна не каждая!
Эта подколка стоила ему испепеляющего взгляда. Давид не слишком рисковал: с похмелья Дженис теряла всякое желание парировать. Она взяла стоящий на журнальном столике поднос и устроилась с ним в кресле напротив. Пока она уплетала роскошный завтрак – омлет, зеленый салат, оливки и лабне, посыпанный заатаром, как ей нравилось, Давид сверлил ее взглядом, то скрещивая, то снова выпрямляя ноги. Дженис знала, что он не оставит ее в покое, пока она не удовлетворит его любопытство.
