И знаешь, что сделали эти монахини? Рассмеялись!

И всё!

Новая тетушка страшно завидовала маме! Она то и дело повторяла:

— Я никогда не была безобразницей вроде твоей матери. Почему же монахини не молились так усердно за меня?

Старая тетушка не училась в той школе, она вообще нигде не училась. Она выросла в консервативной семье, и воспитывали ее в соответствии со старыми традициями, которые гласили: глаза девушки не должны смотреть на книги, только на шитье. Уши даны девушке для того, чтобы хорошо слышать приказы. Рот девушки должен быть мал, использовать его полагается редко и лишь затем, чтобы выразить благодарность или испросить разрешения. Разумеется, такое воспитание сделало Старую тетушку очень категоричной в суждениях.

— Виной всему было ее образование, — утверждала она. — Вложили западные мысли в китайскую голову, и все там забродило. Это как есть иноземную пишу — только живот разболится. Вот так и с головой. Иноземные учителя хотят насадить свои порядки во всем мире. Мол, Конфуций — это плохо, а Иисус — хорошо! Девочки могут стать учительницами, девочкам не обязательно выходить замуж! Вот зачем они этому учат? Всё вверх ногами ставят. Вот это и привело ее к беде.

А потом Старая тетушка принималась меня предостерегать:

— Уэй-Уэй, маленькая моя, не слушай учителей.

Посмотри, куда это завело твою мать!

А по мне, маму подвело не образование, а судьба.

Образование лишь сделало ее несчастной, заставив думать, что она не сможет изменить мир, который ее окружает, как бы она ни меняла свою жизнь.

Дядюшка часто говорил, что ничего бы этого не случилось, не будь мама единственным ребенком в семье. Вот она и получила все упрямство и силу характера, которым полагалось перейти к сыну. Что еще хуже, ее родители позволили ей остаться дома и стать еще сильнее. Они думали, что смогут подождать и выбрать мужа для своей единственной дочери, когда ей исполнится, скажем, двадцать два. Но пришли революционеры и свергли маньчжурцев. Это произошло в 1911-м, матери тогда был всего двадцать один год. Пришел конец династии Цзинь, а вместе с ней — и научной работе гунь-гуня.

Слуга, принесший плохую новость, поведал ее дедушке во время обеда, когда тот жевал распаренную жилу. Вдруг гунь-гунь закричал, как обезумевшее животное, и раскусил собственный язык на две части. Или сначала раскусил язык, потом закричал. Так или иначе, когда он откинулся назад, на пол вместе со стулом упало уже мертвое тело. Рухнуло и положение семьи, потому что все решили, что гунь-гунь наложил на себя руки, не в силах пережить конец династии Цзинь.

Мать моей матери, моя ха-бу, стала вдовой, совсем небогатой. Она не торопилась выдать дочь замуж, надеясь, что, когда состарится, та станет заботиться о ней. Так учил Конфуций. Не знаю, почему все считают Конфуция таким праведным и мудрым. Он же заставил всех презирать друг друга, а женщин ставил ниже любого мужчины!

В общем, маме шел уже двадцать один год, и ее научили сомневаться в мудрости Конфуция. Может, она и хотела замуж, может, нет, кто теперь знает? Но мама предпочла бы сама выбрать себе супруга. Дядюшка всегда говорил: «Вот из-за чего у нее. все беды: вздумала жить своим умом!»

Новая тетушка с ним не соглашалась: все беды, дескать, от романтических бредней — и от маминого глупого желания выйти замуж по любви.

Когда моей матери исполнилось двадцать шесть, она познакомилась со студентом из Университета Фудань, журналистом — старше ее, лет, наверное, двадцати девяти: своим образованием он занялся довольно поздно.

Он был марксистом, как раз таким человеком, которого гунь-гунь возненавидел бы всей душой. Новая тетушка говорит, что все о нем знает, потому что после маминого ухода перерыла ее вещи и нашла вырезку из газеты со статьей о студенте-революционере по имени Лу. Должно быть, том самом, которого любила мама. Иначе зачем бы ей хранить эту статью?

Статья, по словам Новой тетушки, была очень плохо написана. Сплошная патетика. Горстка сомнительных фактов, остальное — вода да старый рис. Если обобщить, в статье в стиле старой героической сказки и в весьма романтическом духе говорилось следующее.

Лу родился в Шандуне, провинции к северу от Шанхая, славящейся своими морепродуктами. Сын рыбака мог рассчитывать лишь на наследство из дыр в сетях, которые его отец чинил каждый день. У него не было ни образования, ни денег, ни шанса изменить свою жизнь. Впрочем, так жило большинство, за исключением ученых, иностранцев и мздоимцев.

Но однажды пришел к Лу добрый марксист и показал листовку.

— Товарищ, ты можешь прочитать ее мне? — спросил человек с листовкой.

И сын рыбака ответил:

— Прости, но я родился глупцом.

Тогда человек спросил снова:

— Товарищ, а что ты скажешь, если я научу тебя, как прочесть эту листовку и все, что захочешь, всего за десять дней? Приходи на наше собрание.

Этот человек рассказал Лу о новом методе обучения рабочих и крестьян, созданном для того, чтобы они смогли сбросить рабские оковы. Он назвался «Тысяча иероглифов за десять дней».

На собрании марксисты сказали, что тот, кто старателен и прилежен, сумеет научиться читать и писать сотню иероглифов в день, тысячу иероглифов за десять дней. И очень скоро сможет читать простые газетные статьи, писать письма, вести свой собственный бизнес и улучшить тяжелую жизнь, уготованную ему!

Когда они предложили Лу присоединиться, он ответил:

— У меня есть только две вещи в избытке: это тяжелый труд и неудачи.

Итак, сын рыбака начал трудиться и менять свою судьбу. Однако не остановился на одной тысяче иероглифов. Он продолжал учиться дальше, потому что был прилежен и настойчив. Он выучил две тысячи иероглифов, потом четыре, потом десять. Он учился и учился, пока не сумел сдать экзамены и поступить в университет Фудань. И в благодарность за эту возможность он поклялся, что однажды напишет о всех тяготах и невзгодах рабочих и крестьян, станет их голосом, расскажет их историю и покажет им, что они тоже способны изменить свою судьбу. И в этом деле им помогут революционные идеи!

Так что теперь ты понимаешь, почему Новая тетушка говорила, что мама поломала себе жизнь в погоне за романтикой. Как могла мама не влюбиться в такого мужчину?

Мне кажется, этот Лу тоже был красавцем. Может даже, с теми же чертами, что нравились моей матери в самой себе: большими глазами, светлой