Но страха не было. Даже не потому, что холодной удавкой по горлу скользило напоминание, что Змея присматривает за ней. Не было сил бояться. Не было сил бороться. И терять тоже уже нечего было.

Марья понимала: сколько бы свечей она ни зажгла, внутри все равно останется темно – даже темнее, чем в забытых уголках поместья.

Воск в очередной раз обжег пальцы, и Марья вздрогнула, выныривая из мрачных мыслей. Свеча в руке оплыла и стаяла почти наполовину. Стоило поискать подсвечник или лампу, но их как кот языком слизнул. Остались только массивные канделябры, настенные светильники и редкие люстры, рассыпающие множество стеклянных бликов. Красиво, но с собой не возьмешь.

Марья фукнула на огонек, и тот погас, расчертив мрак серой ниточкой дыма. Несколько минут Марья ждала, когда глаза привыкнут к темноте, а потом шагнула в арку на хозяйственную половину.

Темнота здесь казалась прозрачнее, словно сами стены светились. Покрытые гладкими деревянными панелями, они тянулись и тянулись вперед, пока не таяли в темноте, словно терялись в зеркальном коридоре. Неестественная тишина ударила по ушам, и дыхание тут же сбилось. Марья схватилась за стену, провела пальцами по теплому шершавому дереву, успокаивая себя, возвращая себе точку опоры в реальности, и пошла вперед. Ей и раньше казалось, что с этой частью поместья что-то неладно, но только теперь она осознала, что флигель был едва ли не больше самого дома.

Без дрожащего огонька свечи мир казался даже более плотным и реальным, словно тени перестали обманывать своей пляской. Вместо десятков запертых дверей – гладкие стены, неожиданные, непредсказуемые повороты, лабиринт, похожий на кошмар. Марье приходилось прислушиваться, чтоб уловить свое дыхание или звук шагов.

Кухню она нашла быстро – гораздо быстрее, чем когда бежала на визг. В очаге горел низкий трескучий огонь, в нескольких жаровнях тлели угли, расточая густое тепло и сухой пряный запах. На полу даже темного пятна от крови не осталось. Аксинья упоминала кухарку – интересно, где она? Спит? Не боится ли проводить у плиты и очага дни, помня, что совсем рядом срезали лицо Аксиньи?

Маленькую дверь Марья обнаружила случайно – ярче вспыхнули угли в жаровне, алый свет пятном лег на стену, а черная щель приоткрытой двери раной разрезала его пополам. Марья бесстрашно толкнула ее, и следующий коридор оказался полным света – яркого, чистого, почти дневного. Ей пришлось долго тереть слезящиеся глаза, прежде чем свет перестал слепить ее.

Здесь не было ни окон, ни светильников – нестерпимо-белый свет просачивался сквозь щели в деревянной обшивке стен, сквозь стыки плит и трещины в камнях. И он не грел. Марья поднесла ладонь к лучу, прорезавшему воздух яркой спицей, и он пробился сквозь пальцы красноватым сиянием.

Тонкий трусливый голосок внутри звенел, что уж здесь-то точно лучше не находиться. Бежать, непременно бежать со всех ног, прочь! Но любопытство и скука оказались сильнее.

Очередная дверь выдала себя лучом света сквозь замочную скважину. Она отворилась легко, стоило только толкнуть створку. Словно Марью здесь ждали.

Раньше это было людской – кровати еще угадывались под белыми пыльными пологами, несколько распахнутых сундуков громоздились в углу. Сейчас здесь было пустынно, как в склепе, и Марья в глубине души догадывалась почему. Она прошлась по комнате, одно за другим сдергивая покрывала из грубого жесткого холста.

И не удивилась, когда с одной из кроватей ткань сползла, обнажив каменные тела.

Они походили на спящих людей – умиротворенные лица, серые прожилки на висках и запястьях венками проступали сквозь кожу. Закрытые глаза, чуть приоткрытые губы – Марья затаила дыхание, словно могла их разбудить. Некоторые лица казались знакомыми – кажется, она видела их, когда поднялась суета из-за появления Змеи.

«Пока хозяина нет, весь дом спит, слуги спят», – вспомнила Марья слова Аксиньи. Вот, значит, как они спят.

Она прошлась вдоль кроватей, сдергивая оставшиеся простыни, словно надеясь найти одно-единственное тело. И нашла его.

Тело Аксиньи.

Вырезанное из серого мрамора, оно повторяло ее с такой тщательностью, что Марья могла разглядеть каждый волосок в косах. Только вместо лица осталась оплавленная маска. Марья провела кончиками пальцев по волосам мертвой служанки, прощаясь с нею, удивленно потерла пальцы – камень был теплый.

В череде тел оставалось еще одно укрытое, лежащее в стороне от остальных. Марья сдернула покрывало и с него – и замерла с тканью в руках. Последним оказался Альберт, такой же каменный и бесцветный, как и остальные. Только глаза у него были открыты. Марья склонилась над ним, с удивлением разглядывая искусно обозначенную резцом радужку и зрачок – круглый, как у обычного человека.

«Все спят, кроме приказчика – чтоб, значит, был всегда тот, кто нас разбудит».

Но вот же он, тоже спит. Или просто похож? Марья нахмурилась, все сильнее осознавая, что увязла в паутине загадок поместья и с каждой новой деталью все сильнее и сильнее запутывается в липких нитях. И лучше бы уйти, выкинуть каменные тела из головы, но дотянуться до ответа жизненно важно, словно от него зависит… все.

Перед тем как уйти, Марья укрыла тела, и в воздух взлетело облачко пыли, белой пудрой заискрившейся в безжалостном свете. Дверь за собой Марья прикрыла со спокойным сердцем – стоит ли печалиться по камню? Она и раньше не горевала по служанке и стыдилась этого до боли в стиснутых зубах, теперь же стыд схлынул.

Даже если эта комната – всего лишь иллюзия или сон, Марья все равно была благодарна, и не важно кому: самой непостижимой усадьбе или Змее, плетущей чары на грани яви и сна.

И она совсем не удивилась, когда из светлого коридора вышла в ночные комнаты совершенно не там, где входила.

Кажется, это была та самая тайная комната, которую она так искала. Тихая спальня, рабочий стол у окна, неприкаянно пустой шкаф и зеркало. Огромное черное зеркало от пола до потолка, неровное, в мелких щербинах, с рамой-узором из грубых и необработанных кусков лазурита и малахита, в которых издали угадывались крупные листья.

Марья шагнула навстречу изуродованному отражению, скорчила рожицу. Отбарабанила по гладкой каменной поверхности простенький ритм и хотела уже уйти, когда смутная тень в глубине зеркала дернулась и двинулась ей навстречу.

Первым желанием было отскочить прочь и обернуться, но Марья только пристально уставилась на нее, с наслаждением отмечая, как быстрее и быстрее стучит сердце, как ярче разгорается в груди любопытство, растапливая ледяную корку осторожности и послушания. Марья гадала – тень есть только в зеркале? Или и за ее спиной тоже? Что она сделает – сомкнет длиннопалые ладони на ее шее или только посмотрит из-за плеча, позволяя себя запомнить, чтоб потом вернуться в предрассветном кошмаре?

Азарт согревал – только прижав ладонь к камню, Марья ощутила, как же холоден он и горяча ее кожа. Кажется, в темной глубине зеркала мелькнули отсветы огоньков, но Марья не могла и не хотела оторвать глаз от тени. Она подошла к самой границе, захлестнула отражение, слилась с ним, как призрак сливается с телом, – и в следующий миг на месте Марьи отразилась усталая немолодая женщина с темной косой и зелеными глазами.