Шрифт:
Закладка:
За окном – взлетела осветительная ракета, на мгновение высветив пустой ночной кабинет. Мелькнула мысль – мы как в Берлине сорок пятого, только штурмуют свои.
– … бросайте все. Поезжайте к Василию Никичу и сидите у него. Не допустите, чтобы начались убийства, а если получится – уговорите его обратиться к митингующим, чтобы ушли с улиц. Он ее родственник и большая фигура в националистических кругах. Если мы сейчас начнем пороть горячку… конец всему будет.
Горячку пороть…
Вот в этом вот и разница между нами и ими. Они то – как раз и порют – горячку. Так что разбойный посвист аж до самого Брюсселя, Москвы, Лондона, Парижа – доносится. У них никто на тормоза давить не будет. Без тормозов они. Совсем.
Как то раз мне рассказали, почему в Чечне наши ребята гибнут. Из милицейского спецназа. Рассказывал человек, который до этого похоронил одиннадцать своих бойцов. Он сказал – у нас учат перед тем, как жать на спуск определить цель, опознать ее, установить, имеешь ли ты право по ней стрелять. Это как рефлекс – вбивается на стрельбищах – упражнениями с мишенями, часть из которых держит оружие, часть – нет. У боевиков не так. Он стреляет не думая. Ему плевать, кого он убьет, кто окажется на линии огня. Потому то – не раз и не два были случаи, когда молодые отморозки выходили победителями из перестрелок даже с Альфой. Именно потому, что в них этого блока нет, они стреляют не думая. Просто стреляют.
Министр посмотрел на своего помощника
– Дай ему номер.
Йованич продиктовал номер
– Запомнили?
– Да.
– Если вы поймете, что дело плохо, позвоните или хотя бы СМС скиньте по этому номеру. Мы отследим звонок и пошлем группу захвата…
Василий Никич жил в деревне недалеко от Книна. Там жили и многие его сторонники. Я домчал до деревни менее чем за час – в Сербии теперь расстояния маленькие, хотя по местным меркам считается далеко.
У него был дом, по нашим меркам – дом огромный. Дело в том, что в Сербии много домов, построенных не на одну семью, а на несколько – это «задруга» называется. Сербы – они хоть и христиане, а переняли многие мусульманские привычки, в том числе, и жить одним домом на несколько родственных семей – в Каире, например, так же живут. Но Василий жил в этом доме один, разве что сторонников принимал…
Кто такой Василий Никич – это я тоже выяснил. Типичная карьера для девяностых – партия, потом чета, потом приватизация и бизнес. Понятно, что много крови, много грязи, была у него и судимость. На склоне лет – он задумался о великом, о сербском, присоединился к правым. Приобрел вес в правых кругах, потому что он на самом деле воевал, а не как некоторые.
Интересно, почему мне он кажется морально чище, чем большинство из тех правильных и рукопожатных политиков, которых принимают в Брюсселе и с которыми не брезгует ручкаться сам бундесканцлер?
Вопрос, верно?
Меня остановили – несмотря на темноту, машин было достаточно, и я понимал, что оружия у них тоже достаточно, и что они в любой момент могут направиться или в Белград и там начнут убивать – или к албанской границе. Там вообще нет проблем – подъехал к мосту и тра-та-та. С той стороны с ответом не замедлят.
Позвали Василия, он вышел. Он был трезвый, оружия при нем не было. По крайней мере, на виду, в то время как у других – было
– Добродошли – поприветствовал он меня
– Добродошли – ответил машинально я – знаете уже?
– Не здесь… зайди в дом.
Мы пошли в дом. Сначала прошли через мощеный кирпичом двор… мне это напомнило дом, где жил в свое время Дудаев… на Льва Толстого, я это до сих пор помню, как и многое другое. Ночь, все из кирпича, и забор и даже на земле кирпич, вооруженные люди, отблеск пламени из костра. Не хватает только подвала с тюремными камерами, где сидят заложники, на деньги от выкупа которых кормят боевиков. Я участвовал в переговорах по освобождению еще до второй войны, знаю как все это…
Бросился в глаза мужчина у костра – он плакал, не скрываясь, на него старались не смотреть, рядом с ним никого не было
– Кто это?
Никич понизил голос
– Это родной отец Ани. Мой брат Милан
О как!
– Он пьян?
– Для него – нет, просто выпил немного.
– Я могу с ним поговорить?
– Поговори, сделай милость. Я уже не могу.
Василий хлопнул меня по плечу и направился по коридору. Я подумал – эти придурки, когда говорили что я должен контролировать Василия – они чем думали и о чем? Сами бы и попробовали – контролировать. Контролеры… хреновы.
Милан Никич…
Ненавижу разговаривать с родственниками жертв – но никогда не уклоняюсь от этого. Это не моральный долг, нет. Это – плата. Цена.
– Извините…
…
– Я полковник Панин, один из тех кто ведет расследование. Мы можем поговорить?
– Сейчас?
– Можем завтра
– Нет… давайте сейчас
Где-то я его видел…
Так вот – это цена, которую платят все, кто занимается розыском. Любой психолог вам скажет – не принимай в себя чужое горе, сгоришь.
Но как – не принимать?
Мы вышли на улицу. Там было попрохладнее. Я думал, что Милан пьян в дрезину – но как оказалось, на ногах он держался
– Как вас зовут?
– По-русски Алексей.
– По-русски… у нас в чете были русские
– Вы воевали?
– Конечно. Как и все…
Я решил эту тему не продолжать
– Скажите, вы были против того что Аня жила и работала в Белграде?
– Против… да, против
– Что она говорила?
– Я… не говорил ей об этом
Милан помолчал
– Права не имел. Кто я такой для нее…
– Отец
– Чем иметь такого отца лучше быть сиротой… я сидел долго, вы знаете?
Вот как
– В чем вас обвиняли?
– В бандитизме…
Понятно, жертва девяностых вдобавок.
Знаете… у меня нет особого сочувствия к этим браткам, которые в девяностые куролесили по городам и весям, а потом – кто лег, кто сел на долгие срока. Каждый все-таки сам распоряжается своей жизнью. Но мне жаль их семьи, которые они успели создать… я примерно знаю, как они живут. Быть семьей сидельца – дело нелегкое, а когда сиделец возвращается – все становится еще сложнее.
– Аню… воспитала бабушка. Меня рядом с ней не было.
