значит, у них в семье готовится какое – то праздничное событие. В будни утюгом не пользовались. Рушники, нательное белье, простыни и наволочки были льняным и не гладились, а раскатывалось специальной качалкой.

Единственное, что пытались спрятать от посторонних глаз, это процесс самогоноварения. Власти строго следили за этим вопросом и всячески стремились его изжить. Сегодня я могу сказать, что затея провалилась. Главные причины в том, что народ уже привык к спиртному, и любой праздник без горячительных напитков рассматривался как несостоявшийся.

Сложился даже стереотип оценки пребывания на праздничных днях в гостях у родственников. Его выразительно озвучил мой сосед, колхозный конюх, дядя Степан Свириденко (Тхор).

Он всегда возвращался из гостей домой на телеге. Причем лошадью не управлял. Она сама везла его к дому и останавливалась у ворот. Пьяный хозяин лежал на телеге и во весь голос распевал «Цыганачка оха-оха, цыганачка чарновока. Цыганачка чорная завлекла…». Поскольку слов песни больше не знал, то этот куплет повторялся в течение всего пути от деревни до деревни. Оказавшись у родного дома, не спешил заехать во двор. Нужно было, чтобы больше народу увидело, как хорошо погулял Степан у своих родственников в деревне Лубеники.

Как – то мама спросила: «Что, Степан, хорошо погулял?». Он искренне ответил «Самогону было завались!». О закусках речь даже не заходила. В этом и состоял высший критерий оценки угощения многими из моих односельчан.

Чего греха таить, и за мной это водилось. Встречая гостей, я прилагал большие усилия, чтобы гости ушли без обид своими, но не совсем устойчивыми ногами. Трезвый гость для меня звучало как личное оскорбление. Украинская оценка непьющего человека «Чи больной? Чи падлюка?» действовала и в Белоруссии.

Вынужден признать, что влияние дочери, возраст и пошатнувшееся здоровье несколько изменили мое отношение к приему гостей, но оценка угощения осталось неизменной. «Проклятое прошлое» изживается с большим трудом.

Поскольку в каждой из деревень отмечали свой престольный праздник, то и подготовка шла к нему всеми жителями деревни без исключения. А, чтобы хорошо принять родственников, как теперь понятно, нужно много водки (белой и цветной).

В моей деревне престольным праздником был Спас (19 августа). В деревне Котловица – Ушесть. В деревне Алексеевка – Микола. Иногда несколько деревень праздновали один и тот же праздник. Такие накладки усложняли возможность общения родственников. К сожалению, я и сегодня не знаю историю происхождения этих связанных с церковью праздников, но время проведения в каждой из деревень, в которой проживали мои родственники, помню до сих пор.

Месяца за два до Спаса мама замачивала ведра два ржи. Когда зерно проклюнулось, его сушили и затем мололи крупным помолом. Поскольку возможность приобрести дрожжи была не всегда, то у кого- нибудь из соседей брали опару и заводили двухсотлитровую бочку браги. Брага стояла накрытая одеялом и тулупом в одной из комнат. Поэтому всяк входящий в дом, даже с плохим обонянием, свойственным курильщикам, не мог не учуять кисловато-сивушный запах бродящей браги.

Случалось, что этим посетителем оказывался участковый милиционер старший лейтенант Иван Двораковский. По существовавшему закону, брага должна быть вылита. Но я не помню, чтобы в нашей деревне произошел хотя бы один такой кощунственный случай. Как -то так получалось, что потерял нюх на брагу наш участковый. Но зато очень хорошо помнил, когда самогон будет готов.

И, конечно же, был не против пропустить под соленый огурчик с отварной бульбой и соленым салом, стаканчик-второй еще теплого первачка. Справедливости ради нужно подчеркнуть – пил хорошо, меру знал. Пьяным его никто в деревне не видел.

Еще одно действие пытались скрыть сельчане от властей. Момент, когда резали свинью. Дело в том, что по закону, шкура каждой живущей в крестьянском хозяйстве и учтенной государством свиньи принадлежала не хозяину, а государству.

Задача хозяина состояла в том, чтобы, зарезав свинью, не смалить ее, а снять целой шкуру и сдать на приемный пункт. В дальнейшем она проходила обработку, и из нее делали так называемый «свинной хром». Я бы не сказал, что из него получалась хорошая обувь.

Теперь представьте, шкуру содрали, сдали, а как же сало? Сало испорчено. В сале шкурка самый деликатес. Особенно хороша шкурка, когда смалят кабанчика ржаной соломкой. Мягкая, желтая, с легким ароматом дымка. Заветной мечтой любого ребенка при разделке туши было получить хотя бы кусочек шкурки.

Взрослые это видели и первым делом давали кусочки жареной шкурки детям. Получив его, быстро посыпал солью и …кусочек всегда казался очень маленьким. Но просить добавки, отвлекая взрослых от важной работы, было не принято.

Каким образом взрослые объяснялись с властями, я не знаю, но не припомню ни одного случая в деревне, чтобы кто-то сдал шкуру своего кабанчика на приемный пункт. Скорее всего, даже в то суровое время, иногда случалось то, что происходит сейчас сплошь и рядом – закон существует, но не действует.

Конечно, по калорийности основным продуктом в деревенском рационе было сало. Проблема только в том, что довольно часто оно просто отсутствовало на столе. Семья выкармливала одного, редко двух кабанчиков в год – больше не могла.

Основная причина состояла в отсутствии кормов.

Обычно одну из свиней помещали в стойло, где она не могла свободно бегать и переводили на усиленный режим питания. Процесс откорма длился не менее месяца, поэтому хозяин рассчитывал его начало так, чтобы на канун Рождества свинья имела хороший вес и максимально толстый слой сала.

Нужно было сохранить в течение почти года сало, мясо и блюда, получаемые при их переработке. В то время в деревне холодильников не было, и хранить продукты длительное время было проблемно. Возможность построить ледник была не у каждой семьи, поэтому при заготовках продуктов впрок использовали различные способы солений, маринования, сушки. Часть из заготовленных продуктов хранилась в подполье, часть в кладовке, кое – что на чердаке и сарае.

Домашняя колбаса, уложенная кольцами в глиняные горшочки и залитая топленым свиным жиром могла храниться несколько месяцев.

Проходя службу на Камчатке, в надежности этого способа хранения убедился не только я, но и многие мои сослуживцы, соседи по общежитию. Особенно нам понравилось сочетание домашней белорусской колбасы и «ворошилова» (на флоте спирт называют «шилом», а «ворошилов» – это аббревиатура от «ворованное шило»).

Стегна и лопатки коптили. В течение примерно недели они мариновались в душистом тузлуке. Затем несколько дней просыхали, и только потом начинался процесс копчения.

Для этого в огороде недалеко от дома выкапывали ров длиной около 5 метров и глубиной до 40 сантиметров. Ровик засыпался ольховыми дровами и опилками, а