трудно, но потом привыкаешь, — приободрил меня Рыбников, он явно проникся ко мне симпатией за то, что я «сломал систему».

— Что знаешь, про ОСВОД?

— Ну что это общество спасения на водах, там работают водолазы-спасатели.

— Во-первых, не спасения, а спасания. Так служба еще при царе называлась, с тех пор название и не меняли. Во-вторых, ОСВОД — это не только спасатели, но и производство инвентаря для спасательных работ, обучение плаванию, разработка новых образцов спасательной техники.

Серега Рыбников рассказывал мне про то как устроена спасательная служба, что ОСВОД снимает фильмы, организовывает экскурсии, и что это большая семья из десяти миллионов человек по всей стране.

— Серег, заводись, давай, покажем у берега, какие проблемы возникают.

Бойков снова завел двигатель, и мы тронусь в обратный путь.

Десять миллионов — это огромная армия. Я ещё раз восхитился людьми нашей страны, которые объединились на добровольных началах для столь масштабной и благородной цели.

Стало интересно, а сколько членов насчитывало Общество в прошлой жизни, в постсоветской России.

Когда мы подплыли к буйкам, и стали двигаться параллельно берегу, Серега Бойков спросил:

— Как думаешь, какие две категории граждан чаще всего тонут?

— Не знаю, подозреваю, что пьяные мужики?

— Угум, верно. А вторая?

— Честно, не знаю. Какая?

— Дети. Вторая и самая незащищенная категория — это дети.

— Не знал, неприятное открытие, — ответил я инструктору. Мне было немного стыдно за свою выходку с лодкой. Он действительно, очень переживал за меня. Я хотел попросить прощения, но он продолжил:

— Что лучше всего должен уметь делать спасатель? — продолжил Боёк.

— Плавать?

— Это, само собой. Что ещё?

— Оказывать первую медицинскую помощь?

— Помощь тоже, но речь не об этом.

— Подскажи, Серёг. Ты же видишь, я пока еще ничего не знаю.

— Считать и запоминать. Спасатель должен уметь хорошо считать.

Я помолчал в ожидании продолжения.

— Спасатель — дружинник, заступая на пост, должен постоянно считать сколько детей вошло в воду и сколько детей вышло. Тоже самое с пьяными компаниями. Спасатель считает, сколько нетрезвых вошло в воду и сколько вышло.

Я посмотрел на берег и отнесся к его словам с сомнением.

— Разве это возможно при таком количестве народа на пляже?

— Возможно, Макс — ответил Рыбников тихо, — не дай Бог, вытащишь первого утопленника, которому уже невозможно помочь, будешь считать лучше любого калькулятора. Не захочешь больше такое видеть.

— У тебя было такое? —, спросил я его

Он утвердительно кивнул, опустив глаза.

— Было и не один раз.

— Да ладно, что вы в первый день об утопленниках заговорили? — попытался отвлечь от тяжелых мыслей Сергей Бойков, — давайте о хорошем. Макс послезавтра у нас погружение с аквалангом. Ты же никогда не погружался?

В памяти ярко вспыхнуло воспоминание-сон.

Я снова падал вниз на дно камнем.

Я касался толстой перчаткой и ощущал спусковой пеньковый конец. Водолазные галоши пробивали стылую толщу воды, опуская меня все ниже и ниже. Воздух по шлангу едва поспевал за мной. Снова адреналин холодил сердце — там, внизу, была бездна.

Черная, с серебристым оттенком вода все плотнее и плотнее сжимала мою водолазную рубаху, словно море заковывало меня в стальной саркофаг. Тяжеленный шлем давил на плечи и равномерно тащил моё тело на дно. Я чувствовал на груди свинцовый груз.

Опять дышать все тяжелее. Там наверху Артур держал воздух в скафандре на самом низком уровне подачи. Я понял, что меня тревожит кислородное голодание. Однажды такое со мной было. Лишь бы оно не наступило. Лишь бы не закружилась голова.

В ушах давило, барабанные перепонки заложило, словно какая-то сила пыталась высосать их из ушной раковины. Нужно срочно «продуться». Я приложил нос к холодному стеклу иллюминатора и с силой выдохнул. Боль сразу исчезла, звук воздуха, поступающего в скафандр, приобрел чистоту и четкость.

Я ударился ногами о грунт неожиданно, даже слегка испугался. В шлеме зашипел воздух, и я услышал голос Рыбникова.

— Макс ты в порядке? Ты погружался, когда-нибудь?

Конечно, в этом был определенный риск

Глава 17

В памяти ярко вспыхнуло воспоминание о сне. Я снова падал вниз на дно камнем…

…Я ударился ногами о грунт неожиданно, даже слегка испугался. И сразу в шлеме зашипел воздух, и я услышал голос Рыбникова.

— Макс ты в порядке? Ты погружался с аквалангом когда-нибудь?

* * *

Я очнулся от видения и вернулся в реальность, сидя в «Южанке», подпрыгивающей на волнах и рассекающей воду.

— Нет, никогда. Просто нырял с ребятами в море.

— Ты просто замолк секунд на десять, такое ощущение, что что-то вспоминал.

— Ребят, знаете, что такое дежавю? Это когда ты чувствуешь, что с тобой это уже происходило. Чаще всего — это обман сознания. Мне показалось, что мы с вами уже сидели в это моторке и вы меня спрашивали про акваланг.

Мы вернулись на спасательную станцию.

— Раз не вышло с первой частью инструктажа, будем полной гонять тебя на втором этапе.

Мы прошли в учебный класс, в котором нижняя половина стен были окрашены в зеленый цвет. Верхняя часть и потолок побелены. Я раньше не задумывался об этой особенности.

Как выяснилось, объяснений было два. Считалось, что зеленый цвет успокаивает детей и повышает их производительность. Другая версия говорила о том, что зеленая краска в стране производилась в огромных количествах, значит она была самая доступная и недорогая по себестоимости.

В зеленый цвет красили всю военную технику, железнодорожные вагоны и электрички.

На стенах висели карты местности, плакаты демонстрирующие способы освобождения от захватов, методы оказания первой медицинской помощи. Не обошлось без партийных лозунгов.

Над меловой доской висел портрет Ленина и слоган: «Партия — наш рулевой». Чуть ниже кто-то изобразил крупными буквами, написанными акварельными красками лозунг нашего местного ОСВОД: «Ни одной жертвы на воде в этом году»

Судя по бумаге, серой от пыли, лозунг уже висел здесь несколько лет.

Столы стояли в три ряда и позволяли посадить до двенадцати стажеров. Они были точно такие же, как и в старших классах школы, но довольно потрепанные и видавшие виды

Скорее всего их списали из школы после обновления мебели, а потом привезли сюда. Несмотря на свой невзрачный вид, они могли послужить ещё с десяток лет.

— Итак начнем, садись на удобное место — Рыбников хлопнул в ладони и потер их.

А Боёк принес пару машинописных листов и карандаш и предал их мне.

— Приноси в следующий раз тетрадь и ручку. Тебе эти материалы помогут сдать экзамен.

Второй инструктаж начался с блока про температуру воды и воздуха и её влияние на половцев и купающихся. Казалось, что наиболее благоприятные условия для купания должны интуитивно понятны всем. Но не тут-то было. Далеко не все об этом задумывались и знали.

Я с детства слышал про судороги в холодной воде, правда мне повезло. Я ни разу в жизни с ними не сталкивался и их не чувствовал.

Но между мальчишками постоянно ходили истории о том, как кто-нибудь утонул из-за того, что ему свело судорогой мышцы на ногах или спине.

Так вот, должно быть всем понятно, начинать купание нужно при температуре воды не ниже +восемнадцати градусов по Цельсию. Но наши мужики, особенно те, кто приехал в отпуск с Севера, считали, что температура воды в плюс пятнадцать, и даже в плюс десять вполне подходит для того, чтобы плавать в море. А море высокомерия и гордыни не прощает.

Кроме судорог на пляже возможен перегрев в жару. Часто люди, не зная коварства морского солнца получают тепловые удары и теряют сознание.

Потом мы разбирали пляжи и места пригодные для купания. Я с удивлением узнал, что буи выставляются там, где спасателями расчищено и досконально обследовано дно.

Раньше я думал, что спасатели просто отмеряют положенное количество метров от береговой линии.

— Что вы изучаете дно на пляже после каждого шторма?

— Мы. Мы изучаем дно. Помни, ты осводовец! Конечно, после шторма может принести мусор, коряги. Вон после наводнения доставали машины, листы кровли, кучу всякой хрени

Боёк поправил Серегу Рыбникова:

— Ну не то, что после каждого шторма. Так людей и времени не хватит. Но после сильных штормов проверяем обязательно.

— Поехали дальше, — Рыбников продолжил рассказ про шоковое состояние утопающего, — Ты когда-нибудь обжигался?

Я кивнул.

— Конечно, обжигался.

— О чем ты думал, когда чувствовал ожог?

— Не знаю, наверно о том, что горячо.

— Не угадал. Ты ни о чем не думал. Твой мозг переходит