Шрифт:
Закладка:
— Я не могу утверждать точно, но мне кажется, что здесь присутствует значительный элемент высокомерия и… или незнания жизни за пределами больших городов, искажённые представления о ней, — начал Леонардо.
— Вообразите себе те годы, в которые начали снимать сериалы на телевидении Санта-Эсмеральды. Это начало шестидесятых годов. Представьте ощущения людей, находящихся в телестудии, — Леонардо немного помолчал, дав возможность слушателям вообразить получше.
— И люди-то туда, вдобавок, попадали не с улицы, а из общественных слоёв, которые повыше. Дело, которым они занимались, вызывало у этих людей ощущение того, что они небожители технической эры, озаряющие светом своего всеведения самые тёмные уголки страны. Это касается именно телевидения, а не кино. Золотой век нашего кино уже прошёл к тому времени, но у него были великие достижения, а вот телевидение в ту пору было очень модным и прогрессивным явлением во всём мире — как тогда казалось, да так оно и было в действительности, и работать там было мечтой многих молодых людей. Телевидение конкурировало с кино за умы и сердца, и вполне успешно, но вот публика, к которой обращались создатели сериалов — теленовелл, — как их принято у нас называть, это в первую очередь простой люд и жители провинции. Именно для усмирения их простого и иногда буйного нрава создавалась такая яркая, душещипательная и слезливая картинка, чтобы они, не дай бог, не вышли на улицы и не стали бунтовать, как в некоторых соседних странах или Европе. Разумеется, я говорю лишь об общей массе подобных произведений, ведь были и исключения! Да и едва ли даже те, кто создавал сие усыпляющее зелье, так уж сознавали, что они делают, но это телевидение буржуазного государства, со всеми вытекающими. А теперь вообразите режиссёра, который никогда не был в этой самой провинции, который вращался в среде модных, современных людей с правильно поставленной речью и хорошими манерами. Что он может думать о своей публике?
— Что? — спросила Вера. — Это что-то далёкое от действительности?
— Что мы какие-то олухи, небось? — улыбнулась Марисоль.
— Чай, думает, что, окромя как ворон считать да их сериалы смотреть, у нас и забав-то нету, — добавил Мерлин, тоже улыбнувшись.
Леонардо весело кивнул и продолжил:
— Только при всём при этом они искренне любили своего зрителя — просто плохо его знали. Хотя, действительно ли любили, если не знали? Но для иллюстрации предположим, что режиссёру нужно снять сценку из жизни богатых людей, которые ругаются. Положим, один из них говорит другому:
«Вы просто негодяй, дон Мартинес, просто негодяй! Я требую немедленной сатисфакции, или принимайте вызов!
— Извольте! Вынести столь гнусные обвинения в свой адрес я не в силах, хоть и не понимаю, за что вы назвали меня негодяем и почему вы считаете меня в чём-то виновным перед вами. Завтра на рассвете! — и оскорблённый дон Мартинес уходит».
— В какие же времена это происходит? — спросил Мерлин.
— В некие прошлые, — ответил Леонардо. — Ну, а теперь попробуем вообразить, что происходит в голове такого режиссёра, когда он думает, скажем, о фермерах, которые сидят на диване после ужина, объевшись картошки и бобов, и увидевших эту сцену: «Педро, я что-то не поняла толком, что у них случилось? Что это за сатифакция такая?» — а муж чешет затылок и говорит, что они калякают что-то непонятное, не по-нашему, возможно, сердятся друг на друга.
Леонардо продолжал рисовать рассуждения режиссёра: «Нет! Так до них не дойдёт. Нужно что-то более яркое и доходчивое. Пусть зачинщик сделает страшную физиономию и символически изобразит руками, как он душит дона Мартинеса, а тот пусть в ужасе отшатывается, но после тоже разозлится и рубящими движениями руки покажет, что готов к схватке. И пусть оба громко кричат, топают ногами и таращат глаза. Что ещё? Что ещё? Вот, придумал! Когда дон Мартинес выйдет, то пусть зачинщик ссоры погладит бородку и прищурит глаз, чтобы зрители поняли: он затеял что-то недоброе. Да! Вот то, что нужно нашим добрым поселянам!».
— Что же, на телестудии действительно так думают о зрителях? — спросила Рамона.
— Нет-нет, такое, скорее, могло быть в прошлом, а сейчас подобная игра актёров стала нормой для наших теленовелл, — успокоил её Леонардо.
— В провинции никто так не разговаривает, как эти фермеры, — вставила Марисоль. — Разве что совсем уж невоспитанные крокодилы.
— Я это знаю, не забывайте, что я и сам из глубинки, — ответил Леонардо.
— Хм, некоторые люди считают сериалы низким жанром, — сказала Рамона, глядя на Леонардо.
— Я их вполне понимаю и надеюсь, что они имеют в виду именно мыльные оперы из-за их глупости, наигранности и затянутости. Но вообще, в посерийной форме подачи материала я не вижу беды. Ведь история может быть длинной, и умещать её в хронометраж широкого кадра — это значит скомкать её, выкинув интересные подробности, и сделать, например, развитие персонажа недостоверно быстрым. Нет, форма подачи тут ни при чём. Дело в том, что, как я уже сказал, сериалы рассчитаны в первую очередь на невзыскательную публику, якобы слишком простую, чтобы думать о чём-то сложном. И возможно, часть зрителей именно такова, но как же люди научатся думать о сложном или высоком, если им этого даже не предлагают? Я бы хотел поучаствовать в исправлении этой ситуации. Попытаюсь чего-нибудь добиться со сценарием о Вере. Постараюсь показать назревшие проблемы, связанные с расслоением общества и аберрацией этических норм в наступающей постиндустриальной эре.
Все посмотрели на Веру.
— Но это же не обо мне, только имя моё.
Дамиану эта отговорка показалась пустяковой, и он сказал, что будет рассказывать своим детям о знакомстве с телезвездой.
Марисоль, как нарочно, поддержала его, заявив, что и она будет говорить так же, и остальные это одобрили.
За шутками и разговорами время пролетело незаметно — стало темнеть. Договорились, что ещё встретятся, возможно, на следующей неделе.
Перед расставанием Дамиан подошёл к Вере и стал перед ней расхваливать Мерлина, называя его и умным, и книгочеем, и рассудительным во всех отношениях. Мерлин, услышав это, стал отчаянно жестикулировать, подавая другу сигналы, призывающие перестать его позорить, но Дамиан уже выманил у Веры номер телефона. На том и попрощались.
Вера же с Марисолью расстались чуть позже. Марисоль сказала, что Мерлин — ничего.
— Они все хорошие.
— Ну да.
— Марисоль, а Рамона на меня не обидится, за то, что её Леонардо решил писать с меня сценарий?
— Нет,
