в серый цвет омбре. В углу стоит двуспальная кровать с четырьмя балдахинами, поддерживающими ее. С другой стороны кровати стоит диван в викторианском стиле с пуговицами, вшитыми в подушки, а с другой стороны стены висит целый ряд украшений и игрушек. Очевидно, больше на стороне БДСМ.

— Эта комната-одна из четырех комнат L'artisaniant. — Джеймс садится на единственный диван с высокими спинками, которые доходят до потолка, в то время как стороны изгибаются вокруг его тела. Я не знаю, чем он занимается или во что играет, но Джеймс не зря получил свое имя. — Этим руководят четыре человека, некоторые говорят, что они четверо самых могущественных людей в Америке, а другие говорят, что они просто головорезы, у которых просто было больше мозгов, чем денег, которые затем создали это многомиллиардное тайное общество, которое хранит самые элитные секреты в мире.

— Секс? Вряд ли это секретно, — шепчу я, сгибая пальцы. Я знаю, что не должна отвечать, но что-то за последние пару часов придало мне уверенности, даже если это существует только в моей голове.

Он выдерживает мой пристальный взгляд, положив лодыжку на колено.

— Не только это.

Наконец, я застёгиваю молнию, прикрывая свое тело.

— Есть ли причина, по которой ты хотел, чтобы я была здесь? Пошла с тобой? — спрашиваю я, и того, как дёргаются его губы, достаточно, чтобы подтвердить это.

— Может быть. — Он встаёт на ноги, отряхивает свои безупречные брюки от костюма и протягивает мне руку. — Я отвезу тебя обратно в твоё общежитие.

Я сбиваюсь с шага. Колледж. Мои занятия. Все, что я должна делать вместо того, чтобы быть трахнутой семь раз в воскресенье в каком-нибудь элитном секс-клубе.

Я беру его за руку, когда он выводит меня, распахивая двери. На этот раз, когда мы проходим через главную комнату, энергия угасает, некоторые спят в разных частях комнаты. Я, должно быть, пробыла в комнате по меньшей мере пару часов. Повернув голову через плечо, я вижу, что слова "Niveau un" написаны тем же скорописным шрифтом, что и "L'artisaniant", только подсвечены мягким синим оттенком.

Первый уровень? Вот что влечёт за собой проклятый первый уровень? Честно говоря, мне это понравилось, и я отчаянно пытаюсь подавить вопрос, сорвавшийся с моих губ.

— Как часто они проводят эти… мероприятия? — Это все равно выходит наружу.

Джеймс выводит нас обратно через парадную дверь, пока мы не оказываемся на деревянном крыльце, и вручает служащему наш билет.

— Раз в месяц.

— И почему они это делают? — Я ловлю себя на том, что спрашиваю, но на самом деле не хочу ответа.

Он все равно не отвечает, и когда "Мазерати" возвращается передо мной, я сажусь на пассажирское сиденье с жутким чувством, что что-то или кто-то наблюдал за мной, когда я это делала. Мы не снимаем маски, пока не окажемся на дороге.

Я только один раз в жизни испытал настоящий страх. Джейд было около пяти, и она упала с велосипеда, пока я пытался ее учить. Она накренилась, упала и ободрала колени, оставив пятна крови по всей белоснежной мраморной подъездной дорожке наших родителей. Я помню, как чувствовал себя таким беспомощным, что у меня от злости заболел живот. Я злился на себя, но я также злился на своего отца. Он купил ей этот велосипед, и, по сути, он не был виноват в этом, но в то время весь мой гнев был направлен на него. Я был иррационален. Я слетел с катушек, черт возьми, и замахнулся на него, ударил его прямо в челюсть. Хотел бы я сказать, что хотел бы вернуться к тому же мальчику. К Ройсу Кейну. Собственнический старший приемный брат, который дрочил при мысли о своей несовершеннолетней сестре за закрытыми дверями, но я не могу. Никогда. Время не просто состарило нас. Это тоже разлучило нас.

Раздаётся стук в мою входную дверь, и я беру свой пистолет с кофейного столика, засовывая его сзади в джинсы.

— Ты будешь так нервничать до конца недели, или…? — поддразнивает Джипси, поднимая на меня голову с дивана. — Гребаный гангстер.

— Ты собираешься остаться у себя дома на этой неделе, или…? — Я огрызаюсь на него с рычанием, широко открывая входную дверь, прежде чем поднять глаза на человека, стоящего с другой стороны.

— Сынок, — бормочет папа, расстегивая воротник своего костюма от Армани.

Я отступаю в сторону, приглашая его войти в мой дом. Первая чертова вещь, которую я купил, когда уходил из дома. Расположенный прямо у океана, с доком, окнами от пола до потолка в форме ромба в гостиной и всей мебелью в стиле бревен. Я никогда не хотел быть в центре Лос-Анджелеса, на самом деле, я чертовски ненавижу Лос-Анджелес. Рядом с океаном-вот где мне нужно быть, и таким образом я получаю свою лодку, я получаю природу, и я получаю покой и гребаную тишину, когда у меня нет Джипси или Нечестивца, висящего на моей гребаной руке. От Нечестивца труднее избавиться, так как он живет со мной.

Пинком закрыв дверь, когда он входит, я обхожу гранитную стойку и лакированные барные стулья, делая два шага вниз в гостиную. По бокам разбросаны горы, вдалеке по всему океану разбросаны маленькие островки.

— Все в порядке?

Папа садится на один из стульев, положив руки на ноги.

— Да, хорошо. — Он расстегивает пуговицу на пиджаке и откидывается назад. — У нас может возникнуть небольшая проблема.

— Нет, — говорю я, указывая на него пальцем одной рукой, а другой тянусь за сигаретами. Я падаю на единственное черное кожаное кресло, сверкая концом своей раковой палочки. — Сделка заключалась в том, что не будет никаких гребаных проблем.

Папа смотрит на меня усталыми глазами. Морщины пролегают по краям, когда темная пятичасовая тень ложится на его подбородок.

— Я знаю, сынок, но мы уперлись в кирпичную стену с одним из дилеров.

Я откидываюсь назад, выпуская облако дыма. Джипси всегда молчит, когда приезжает мой папа. Он ему не нравится. Не знаю почему. На самом деле, он никому из моих братьев не нравится, и это должно быть красным флагом, но я всегда свожу это к тому, что папа не для всех. Он пизда, и притом сухая.

— У одного из моих главных продавцов возникли проблемы с перемещением грузов через границу.

Я пожимаю плечами.

— Ну, черт возьми, здешнему Джипси вполне комфортно использовать свое хорошенькое маленькое гребаное личико, чтобы обмануть пограничный контроль.

Папа неловко переминается с ноги на ногу, одаривая меня напряженной, короткой улыбкой.

— Я понимаю это, но просто дай мне два дня. Я возьму это. — Я скриплю зубами, слегка взволнованный. На самом деле это не первая работа, которую он выполняет для нас: — Сынок, ты же знаешь, что у меня есть это. Я