Письмо в грязи и в крови запеклось,

И человек разорвал его вкось.

Прочел – о френч руки обтер,

Скомкал и бросил за ковер:

«Оно опоздало на полчаса,

Не нужно – я все уже знаю сам».

В этой гонке за новизной Полонской удалось сделать свой ход на опережение: актуализировав внутристудийную игру, она избрала героем своей баллады одного из преподавателей студии – Виктора Шкловского.

3

Спустя менее чем десятилетие вождь формалистов превратится в одного из главных литературных персонажей эпохи – в прототип, пародийную мишень, «эпохальный тип», «авторскую литературную личность». Он выступит и как герой своих книг, беллетристических и филологических. При этом присутствие его как действующего лица будет заметно в очень многих произведениях современников: петербургский и петроградский периоды его жизни отразятся в «Повести о пустяках» К. Тимирязева (Ю. Анненкова), эпизод с «Домом искусств» – в «Сумасшедшем корабле» О. Форш, киевский сюжет – в «Белой гвардии» М. Булгакова351, берлинский этап оставит след в «Даре» В. Набокова, эпоха после эмиграции – в «Скандалисте» В. Каверина, «У» и «Поэте» Вс. Иванова. Похоже, и А. Платонов некоторые черты своего Сербинова из «Чевенгура» увидит именно в Шкловском, под впечатлением их воронежских встреч352.

Авторы романов будут состязаться с прототипом в игре слов, комически переиначивая его фамилию по аналогии: местечковый Шклов обрастет другими городками в черте оседлости: Шполы (Шполянский в «Белой гвардии»), Житомир и Вильно (Житомирский и Виленский в «Повести о пустяках»). Устные выступления и тексты знаменитого формалиста отзовутся в романах причудливым эхом – цитатным353, пародическим, пародийным354. Он станет узнаваться по внешним приметам, стилю поведения, сюжетам из биографии355. Шкловский будет иногда и сам не прочь объявить себя прототипом «романов с ключом». Так, он подтвердит, что оказался «одним из дальних персонажей» «Белой гвардии» Булгакова356 и найдет «полемику» с собой в «У» Вс. Иванова, добавив не без кокетства, что отмечает это «просто для аккуратности»357.

Однако началось все с Полонской: именно она первой вывела Шкловского в качестве персонажа в своей «Балладе о беглеце». Поводом для превращения автора статьи «Искусство как прием» в балладного героя стали его игра в прятки с ЧК и побег за границу. Этот сюжет студийцы и прочие посвященные не могли не истолковать как заговорщицкий, тем более что слишком свежа была память о трагической гибели главного наставника молодых поэтов Гумилева (спустя год Одоевцева напишет о нем балладу, которую так и назовет – «Баллада о Гумилеве»). В рукописи мемуарных глав Полонская ставит два этих имени рядом и связывает со своей балладой: «Расстрел Гумилева – арест Шкловского. Кронштадтское восстание. Беглец»358.

Само введение мэтра в героическую балладу, а значит, преодоление иронии через «повышающее» обращение к внутристудийному «тексту» смещает, «подновляет» жанр, но это еще не все: сам герой «Баллады о беглеце», по сути, служил как бы олицетворением и «мотивировкой» смещений.

В потрепанном френче, с оторванными погонами, с непокрытой бритой головой, – Виктор непринужденно шагал по «классной» комнате, свободно и смело излагая потрясающие наши умы теории, казавшиеся нам неоспоримыми. Это он придумал, что стиль внушает писателю сюжет, коротко формулируя свою мысль так: «Сюжет есть явление стиля». Он объяснял нам, что такое «остранение», и доказывал, что оно является самым сильным орудием под пером прозаика359.

Стихотворение Полонской не просто посвящено Шкловскому, но и стремится применить его «орудия», реализовать его парадоксы.

Отсюда – «остраняющие» ходы на всех уровнях. «Разлом»360 происходит на «оксюморонном» совмещении, на «противоречии»361 «старшей» линии героической баллады (Киплинга) и «младшей», только что обозначившейся, – иронической баллады соучеников-студийцев.

4

На уровне строфики и метрики Полонская идет на «затруднение»362 студийного урока, связывая как величину строфы, так и величину строк с тематической композицией стихотворения. Три начальные строфы, в которых задана балладная ситуация, состоят из восьми стихов, сначала с установкой на симметрию в антитезе (в первых двух строфах – четыре стиха о силе власти, четыре стиха о противостоянии власти), а затем с установкой на сдвиг (в третьей строфе тема преодоления власти уже преобладает – пять стихов к трем). В следующих строфах, в которых нагнетается балладное действие, соответственно, растет количество стихов: в четвертой – десять, в пятой – двенадцать. Наконец, в последней строфе, в которой разрешается сюжет баллады, количество стихов сокращается до шести. Так «выводятся из автоматизма» и служат «речи-построению»363 сами количественные соотношения стихов в строфе. Полонская ищет новые ресурсы в балладном состязании с предшественником и участниками студии.

Соответственно, и метрическая схема «Беглеца» завязывается на логике тематического разворачивания. Здесь тоже намечена линия внутристудийной «борьбы и смены». В поисках рецепта «современной баллады» молодые поэты кружка при «Всемирной литературе» чаще всего иронически смещали жанровую традицию: то расшатывали до акцентного стиха старый балладный размер, которым написано и киплинговское стихотворение, – common measure, чередующий трехударный и четырехударный дольник (как в «Извозчике» Одоевцевой или в «Коммунисте» Познера), то играли в примитив, используя трехстопный ямб (как в «Водопроводе» Одоевцевой) или чередование трехстопного и четырехстопного ямба (как в ее же «Балладе о Роберте Пентегью» и «Трех советах»). Однако Полонская уходит от ритмической инерции студийных баллад, выстраивая противодействие коротких и длинных стихов по принципу пружины: в первой – третьей и пятой – шестой строфах строки сначала укорачиваются (чередование двух-, трех- и четырехударного дольника), а затем расширяются – до четырехударного дольника в антитезисе). Короткие, двух- и трехударные строки соответствуют тезису о силе власти, четырехударные – по большей части антитезису противодействия власти. Решающая в сюжетном движении баллады четвертая строфа неслучайно состоит из одних четырехударных дольников: в этом знак перелома, победы преследуемого над преследующими.

Еще более резкий довод в столкновении с балладами предшественников и студийцев-конкурентов – это «нарушение категории»364 сюжетности в «Беглеце». В балладах «учеников» особенно сильна была ставка на комически-утрированный, стилизованно закрученный сюжет. Вот в них до предельной дробности доводятся перипетии («Баллада о синем пакете» Тихонова). Вот опрокидывается в гротеск сенсационность концовок (например, у Одоевцевой – вылетевший в водопровод чиновник-демон, самоубийство потерявшего возлюбленную кота, извозчик, взятый в рай вместе с лошадью). Вот сюжетно разворачивается гипербола героизма («Баллада о гвоздях» Тихонова). Вот, напротив, обезличенный герой становится динамизирующим моментом абсурдной остросюжетности (в «Дезертире» и «Коммунисте» Познера).

Полонская же, в противоход соученикам, сводит к минимуму именно жанрообразующий элемент баллады – собственно фабульный. Говоря о сюжете «Беглеца», надо