Шрифт:
Закладка:
„Какое же облегчение в моём сердце, да проклянёт Господь все сердца!“
Камаль заметил:
— Его отец по-прежнему надёжный и серьёзный человек.
— А чем торгует твой отец?
„Слово ’торговец’ в моём воображении было всегда окружено ореолом уважения, пока однажды не сравнили сына торговца и сына судьи верховного суда“.
— Бакалейными товарами оптом…
Ложь — презренная уловка ради спасения. Погляди на них, чтобы узнать, что скрывается за масками, которые они надели на себя. А впрочем, какой мужчина в этом доме похож на твоего отца по красоте и силе?!»
Отойдя от стола с угощением, большинство гостей вернулось на свои места в гостиной. Многие пошли в сад, чтобы прогуляться. Всё было спокойно и апатично. Затем гости начали расходиться, а сами хозяева поднялись на второй этаж поздравить новобрачных. Оркестр вскоре присоединился к ним и заиграл чудесные избранные отрывки для этой счастливой публики. Камаль же надел пальто и взял с собой роскошную шкатулку сладостей, а затем покинул особняк семьи Шаддад под руку с Исмаилом Латифом. Тот, кинув на своего спутника пьяный взгляд, сказал:
— Сейчас только одиннадцать часов. Что, если нам пройтись пешком по Дворцовой улице, пока я немного не приду в себя?
Камаль охотно согласился, так как видел в пешей прогулке хорошую возможность убить время. Они шли вместе по той же дороге, по которой он раньше шёл бок о бок с Аидой, признавшись ей в любви и открыв свои страдания. Образ этой улицы с её величественными молчаливыми особняками, высокими деревьями по обе стороны, которые со спокойствием умиротворённой души и прелестью небесного воображения глядят на вечернюю дорогу, никогда не сотрётся из его памяти.
«Покуда ноги твои несут тебя, а воображение зовёт, твоё сердце никогда не перестанет содрогаться под трепетом нежности, любви и боли, словно дерево, качаемое ветром, что сбрасывает листья и плоды. И хотя твоя предыдущая прогулка по этой улице и закончилась провалом, у тебя сохранится воспоминание о прошлой мечте, пропащей надежде, иллюзорном счастье и пульсирующей жизни, полной чувств. Даже по самым негативным оценкам, это всё же лучше, чем покой небытия, одиночество изгнания и затухание эмоций. Найдёшь ли ты в будущем какую-нибудь другую подпитку для сердца, кроме тех мест, на которые ты глядишь глазами своего воображения, и имён, которые слышат уши страсти?!»
Камаль спросил:
— Интересно, что сейчас происходит на первом этаже?
Громким голосом, нарушившим неподвижную тишину, Исмаил ответил:
— Оркестр играет отрывки из западных произведений, а новобрачные улыбаются на помосте, окружённые членами семейств Шаддад и Салим. Ты уже много раз видел подобные сборища…
«Аида в свадебном платье! Какое это должно быть зрелище! Видел ли ты нечто подобное даже во сне?!»
— А как долго будет продолжаться торжество?
— Самое большее час, чтобы новобрачные могли ещё поспать, ведь утром им предстоит ехать в Александрию.
«Эти слова будто кинжалы. Вонзи любой из них в своё сердце…»
Исмаил Латиф, однако, продолжил:
— Да разве в брачную ночь спят?!
И он громко и шумно захохотал. Затем рыгнул и испустил винные пары. Недовольно нахмурился. А потом, расслабив мускулы на лице, сказал:
— Да не осудит наш Господь сон любовников. Какой у них может быт сон? Пусть сдержанность Хасана не вводит тебя в заблуждение. Он будет набрасываться на неё и объезжать, как жеребец до самого утра. Такова судьба, этого не избежать…
«Испытай новый вид боли по капле. Это суть боли, боль от боли, и утешением тебе будет то, что ты останешься один на один с болью, которую не испытывало ещё ни одно человеческое сердце до тебя. Ад будет казаться тебе сущим пустяком, если однажды адскому войску суждено будет перенести туда тебя и плясать на тебе в языках пламени. Боль!! Но не от потери любимой, ибо ты никогда не стремился обладать ею, а из-за того, что она спустилась с небесных чертогов, чтобы валяться в пыли и грязи после величественной жизни в облаках… Из-за того, что она позволила целовать себя в щёку и пролить свою кровь! И опошлить своё тело. Как же велика моя тоска и боль!..»
— А правда то, что рассказывают о первой брачной ночи?
Исмаил воскликнул:
— Боже мой, разве ты ничего не знаешь об этих вещах?!
«Как можно свято почитать такие грязные вещи?…»
— Естественно, знаю. Но до недавнего времени я об этом не знал ничего. Есть такие вещи, о которых мне бы хотелось слышать снова…
Исмаил рассмеялся:
— Ты иногда мне кажешься или идиотом, или дураком…
— Позволь мне спросить тебя: тебе было бе легко делать это с той, кого ты свято почитаешь?
Исмаил снова рыгнул, и проклятый запах спиртного попал в ноздри Камаля. Он сказал:
— Не существует человека, который бы заслуживал такого почитания…
— Ну, например, твоя дочь, если бы она у тебя была..?
— Ни моя дочь, ни моя мать. Откуда мы произошли? Это закон природы…
«Мы! Правда — это ослепительный свет. Не обращай внимания. За покровом святости, перед которым ты всю свою жизнь падал ниц, они играют и забавляются, словно дети. Почему всё кажется таким пустынным?.. Мать…, отец…, Аида. А ещё мавзолей Хусейна…, ремесло торговца…, аристократичность Шаддад-бека. Как же велика моя боль!»
— Какой же грязный этот закон природы!..
Исмаил рыгнул в третий раз, и весёлым тоном, в котором, правда, не был слышен смех, заявил:
— На самом деле твоё сердце страдает от боли. Как поёт эта новенькая певица Умм Кульсум: «Я отдам свою жизнь за него, будет ли он хранить мою любовь, или утратит её»…
Камаль в тревоге спросил:
— Что ты имеешь в виду?
Пытаясь казаться более пьяным, чем на самом деле, Исмаил сказал:
