— В Первую Гавань, — вздохнул Тэлуфинвэ, закрывая глаза. — Год прошёл… Целый год…

***

Скачка через лес казалась вечной, несмотря на явную спешку. Всю дорогу Тэльво подгонял лошадь, словно боясь не успеть. А ещё он постоянно что-то говорил, порой совершенно бессмысленные вещи, и, слушая брата, не зная, что ему отвечать и стоит ли пытаться вклиниваться в бесконечный поток речей, Питьяфинвэ чувствовал себя абсолютно беспомощным, прекрасно понимая, что для брата сделать ничего не сможет. А ведь уже начала зарождаться надежда, что Тэльво справился с потерей… Неужели нет?

Приближение места высадки флота Феанаро Куруфинвэ, отмеченного на картах Нолдор «Первая Гавань», ознаменовалось вдруг обрушившейся тишиной: Тэльво замолчал.

И лишь когда близнецы поднялись на высокий скалистый берег, на котором произошла первая стычка с воинами Моргота, последний из сыновей Феанаро заговорил опять.

— Я хотел всё забыть, — голос Феаноринга дрожал и срывался, — словно мне это привиделось, когда настигло пророчество Валар. Просто сон, который может вовсе не сбыться. А потом…

Тэльво замолчал, и Питьяфинвэ неуверенно приобнял брата. Сдавив ладонью предплечье старшего близнеца, Амбарусса, дыша громко и неровно, выдавил слова:

— Потом я понял, что боль от потери жены и ребёнка гораздо чище и честнее, чем вся пришедшая после. И пусть лучше всё положенное мне страдание сойдётся клином на Иримэль. Я не хочу убивать себя мыслью, что должен был проститься с отцом, подойти, пока он был жив, наплевав на гордость. Не хочу вспоминать Нельо и терзаться угрызениями совести, проклиная себя и своё малодушие.

Снова выдержав паузу, Феаноринг посмотрел вдаль, на спокойное чёрное море, которое тревожила лишь мелкая рябь, и печально улыбнулся.

— Знаешь, Малявка, — с горечью усмехнулся он, — один из казнённых отцом моряков однажды пел песню о жене, которая осталась в Альквалондэ. Эльф просто хотел вернуться домой. Я немного переделал текст, и теперь… Надо было петь для Иримэль, пока она жила, дышала, улыбалась… Пусть и неискренне. Меня всегда отталкивала её улыбка: я чувствовал фальшь. Но это неважно. Иримэль было бы приятно знать, что ей посвящают песни. Теперь поздно… Но, быть может, Уинэн забрала мою семью к себе, как гласит тэлерийская легенда, и, если спеть для моря, музыка долетит и до них…

Так бесконечна морская гладь,

Как одиночество моё.

Здесь от себя мне не убежать,

И не забыться сладким сном.

У этой жизни нет новых берегов,

И ветер рвет остатки парусов.

Голос Тэльво дрожал, а Питьяфинвэ с трудом сдерживал эмоции.

Я прикоснулся к мечтам твоим,

И был недобрым этот миг.

Песком сквозь пальцы мои скользил

Тот мир, что был открыт двоим.

Мы шли навстречу, всё ускоряя шаг,

Прошли насквозь, друг друга не узнав.

Я здесь! Где стынет свет и покой,

Я снова здесь! Я слышу имя твоё.

Из вечности лет летит забытый голос,

Чтобы упасть с ночных небес холодным огнём…

— Однажды я осознал, — закрыв глаза, выдохнул Тэлуфинвэ, — что звезда нашего рода — это не лучи, а лезвия. Я порезался о них, и… Малявка, раны не зажили до сих пор.

— Ничего, — с усилием улыбнулся Питьяфинвэ, — ничего, Последыш. Заживут. Мы Амбаруссар, и вместе справимся с любой бедой.

— Конечно. Мы Амбаруссар. Мы справимся. Однажды. Но сейчас… Давай просто молча посмотрим на море. Оно сегодня притягивает взгляд, как никогда.

Примечание к части Песня В.Кипелова "Я здесь"

Мечтая дождаться любви

Музыку моря, как гласит легенда Тэлери, нельзя назвать одной из Песен Истины, потому что в бескрайней воде звучит пролившаяся слезами радости и горя, умиления и страха, надежды и отчаяния, Великая Песнь Творения.

И, чем шире раскидывается пред взором спокойная гладь или взволнованное опасное чудовище, тем громче звучит тема, тем глубже мелодия проникает в сердце, навек вытесняя из души любовь ко всей остальной музыке.

История юной Атариэль тоже могла бы стать легендой о музыке, если бы дева рассказала о ней, однако эльфийка предпочитала молчать о том, как…

Однажды смолкли и стёрлись из памяти все слышанные ранее песни, которые обычно поют мамы детям, когда в осиротевший дом ворвались пятеро Нолдор в синем со звёздами, в соседних комнатах испуганно закричали, а потом заплакали.

Атариэль, привыкшая прятаться от воображаемых летающих акул под одеялом, вдруг до ужаса ясно осознала, что жуткие фантазии — ничто по сравнению с этими живыми, настоящими, красивыми врагами. Девочка не знала, зачем пришли черноволосые эльфы в напоминающих звёздное небо плащах, что они ищут, и почему говорят не на тэлерине, но поняла одно: ей с ними не справиться, и слёзы лить бесполезно.

Забившись в угол, Атариэль услышала, как распахнулась дверь, вошли двое. Из гостиной донеслись хохот, звон посуды и пение:

Кровь пролить за брата святое,

Кровь решает всё на века.

Грех вины лишь кровь твоя смоет,

Кровь одна бывает права.

Где бы ты ни был, помни:

Дома тебя не ждут.

Меч твой и щит, воин,

Славу тебе принесут.

Если ты сын младший,

Значит, удел твой простой:

Будешь как все — павший,

Или как я, но живой.

Кровь пролить — ни вздоха, ни стона.

Кровь решает, кто на коне.

Кровь всегда превыше закона,

А законы крови в цене.

Нолдор, вошедшие в спальню, не сразу увидели притихшего, сжавшегося в комок ребёнка. Они подпевали собратьям и продолжали поиски. Атариэль уверилась: ищут её, чтобы… Девочка не знала, зачем, но было всё равно страшно. Очень-очень.

Спальню постепенно заполнял странный запах, который иногда ощущался за столом во время праздников. Пламя факелов в руках Нолдор плясало, бросая отсветы на стены.

— Эй, кто это здесь? — один из звёздных эльфов увидел притаившегося ребёнка и присел рядом. В его глазах, серых и блестящих, напомнивших крохе цветом перила на крыльце, отразился не только