Шрифт:
Закладка:
Зато музыка рождалась легко, сплеталась причудливыми узорами ритма и гармонии, а вот слова в рифмы не складывались, и невозможность закончить хотя бы одну из новых песен становилась важнейшей проблемой из возможных. Макалаурэ невольно начал понимать и оправдывать деда, годами забывавшего о делах короны ради искусства художника. Оказалось, за это нельзя осуждать, ведь нет ничего сильнее вдохновения.
— …и тогда мне удалось смешать травы в нужной пропорции! — прозвучал среди чарующих звуков голос Дис, непонятно зачем пришедшей именно сейчас. Совершенно не вовремя.
Или она уже давно здесь и многое успела рассказать? Да не всё ли равно?
— На радость швеям, Кано, — всё ещё говорила знахарка, — травы, которые мы отбраковали, красят полотно в синий и розовый.
Помолчав немного, чем-то шурша, то ли тканью нижней юбки, то ли лёгкой накидкой, эльфийка капнула на волосы ароматное масло с терпким сладковатым запахом, который никогда не ощущался в Валиноре.
— Новое изобретение парфюмеров? — почти не равнодушно поинтересовался Макалаурэ, мысленно возвращаясь к лопнувшей золотистой струне. Сердце ощущало странную давящую тоску при воспоминании о звучании витой тонкой нити, казавшейся прочной…
Дис не успела ответить. За дверью раздались голоса, потом громкий стук, и в покои ввалился Морифинвэ, растрёпанный, неопрятный, с безумным влажным блеском в глазах. Упав перед Макалаурэ на колено, Феаноринг схватил брата за запястье и принялся целовать руку.
— Отныне я твой вернейший вассал! — заплетающимся языком произнёс Карнистир, отпустив, наконец, ладонь менестреля. — Клянусь служить тебе, как служат своим владыкам Майяр!
— Морьо… — Макалаурэ переглянулся с любовницей. — Я тебя очень давно не видел и, знаешь, совсем не скучал. Ты можешь идти и дальше заниматься своими делами.
— Нет, о, мой владыка! Я должен излить душу.
Дис, пожав плечами, села на постель, укрываясь шёлковым расшитым покрывалом. Морифинвэ, поднявшись с колена, рухнул в кресло и, закрыв глаза, вздохнул:
— Ты всё пропустил, певец из отхожего места.
Слова брата резанули по живому, и Карнистир, видя, что добился желаемого эффекта, хищно скривил рот.
— Вы все, — со знанием дела продолжил говорить Феаноринг, забрасывая ногу на ногу, — не понимаете одну простую вещь… Да ты присаживайся, наместник, чего стоишь в обнимку с арфой, которую пора выбросить?
— Струну можно заменить…
— Если на инструменте лопнула струна, или появилась трещина, — подался вперёд Карнистир, бесцветные глаза жутко блеснули, — его душа мертва. Не выбросишь — твою заберёт и запрёт в себе, как в темнице. Навек!
— Меня никогда не пугали сказки Финвэ, — не скрывая недовольства, произнёс Макалаурэ. — И про похищающий души музыкантов рог тоже.
— Напрасно! — Карнистир выглядел всё более жутко. — Помнишь историю, как эльф-охотник убил ужасного врага, и один из его рогов отломился, оказался пустым внутри…
— Охотник хотел выбросить ненужную «костяшку», — нараспев сказал менестрель, — но налетел вихрь, закружил цветочную пыльцу и наполнил пустой рог звуком. Тогда Охотник взял находку…
— И подарил сыну-певцу. Тот сначала просто дул в новый инструмент ради забавы, потом ради внимания дев, а потом…
— В роге осталась ненависть врага к эльфам, поэтому постепенно он поглощал душу музыканта, превращаясь из безобидной дуделки в боевой рог, созывающий армии. А певец лишился души и желал только крови. И всё из-за того, что этот рог был сломан, а сломанные вещи надо выбрасывать.
— Именно! — снова расслабился в кресле Морифинвэ.
«Есть то, — с болью подумал менестрель, — что дорого даже разбитым».
Карнистир с интересом и подозрительным вниманием сверлил глазами брата, словно читая мысли.
— Знаешь, Владыка Музыки, — с откуда-то взявшимся искренним почтением вдруг сказал Морифинвэ, — кто меня больше всех раздражает и вызывает желание отрезать… для начала язык?
Макалаурэ удивлённо поднял бровь.
— Тот, — оскалился Феаноринг, — кто считает себя умнее других, при этом таковым не являясь. И, более того, уступая интеллектом даже Амбаруссар.
«Что ему от меня надо?» — внутренне напрягся менестрель.
— Понимаешь, о ком я?
— Нет, — прищурился Макалаурэ.
— Я говорил с Тьелко. И не только говорил. Это… Кано! Это было неописуемо!
Дотянувшись до стола и взяв с него перо и бумагу, Дис, не вылезая из-под расшитого шёлка, стала что-то чертить и записывать. Морифинвэ, казалось, только сейчас её заметил.
— Женщине не место на военном совете, — высокомерно произнёс Феаноринг, но Макалаурэ отрицательно покачал головой.
— Нет, брат, это моя королева, советница и возлюбленная, которую я уважаю и ценю. Она будет здесь, чтобы мне не пришлось пересказывать наш разговор.
— Мне в общем-то плевать, — рассмеялся Морифинвэ, вытирая слезящиеся глаза. — Только королевой она не является. Как и ты — королём. Мы все знаем, почему.
— Да, мы так решили, пока не увидим тело.
— И мы увидели, — наклонился вперёд Карнистир, складывая пальцы домиком. Глаза угрожающе сверкнули. — Моргот украсил свою крепость в скале, подвесив на ней за руку эльфийского короля. Живого. Дёргающегося и время от времени воющего. Нет, Кано! Просто сядь и послушай меня! Меня! Не свои глупые рифмованные мыслишки! Меня!
Макалаурэ не мог. Схватив трясущимися руками бутыль, он с огромным трудом налил себе вина, чем тоже вызвал насмешку брата:
— Наместник, называется! Мог бы приказать кому-нибудь наполнить кубок. И мне заодно. Ладно, оставь. Дай сюда бутыль.
Дис делала вид, что ничего не замечает. Особенно того, что её мужчина чуть не плачет.
— Вы все, без исключения, — выпив до дна и наливая ещё, вытер глаза Морифинвэ, — без исключения! Не понимаете одну простую вещь. Помнишь, как наш разлюбезный Туркафинвэ Тьелкормо Феанарион разнервничался, когда узнал, что мы сожгли телерийские посудины? Орал что-то про чёрный дым, оставшийся позади нас, и про то, что на севере сияло небо светом Сильмарилей, доказывал, что теперь мы выглядим злом, а Моргот добром, и нёс другую подобную чушь. Знаешь, брат… Кано! Ты выпей, выпей. Возьми себя в руки. Ты же наместник.
— Я не смогу с этим смириться, — прошептал Макалаурэ. — Мы не имеем права позволить издеваться над Майти… Он же… Это же кошмар!
— Да, да, всё так, — Морифинвэ с грохотом поставил опустевший кубок на стол и откинулся на спинку кресла. — Я даже
