меня самый любимый. Но не в этом дело. Я знаю, это тяжело понять, когда ты человек. Я тоже не всегда была волком. Меня растили как маленькую леди, обучали быть хозяйкой, женой. Но я избрала свободу. Тебе это знакомо?

— Еще бы! Та же история.

— Так почему тебе не присоединиться к нам? Мы живем, где захотим, любим тех, кого захотим, мы веселимся, пьем, гуляем. И никто нам не указ. И ты можешь так же.

— Звучит заманчиво. Но я уже пыталась жить в свое удовольствие. Но только запуталась в себе. Я и пришла сюда, по сути…. разобраться.

— Просто ты еще не нашла свою стаю. Нет ничего хуже, чем быть без стаи или с чужой. Тогда жизнь становится бессмысленной. Станешь такой же, как этот… колдун Хаокин.

— Что ты имеешь в виду?

— Он не такой, как ты и я. Он — одиночка, — ответила Вилена. — Не сможет жить ради стаи, ведь он всё делает только для себя, даже любит. В конце концов он же вас бросил здесь, — проговорила Вилена и увидела, как Ариадна смутилась. — Можешь, не притворятся. Колдун точно был тут. Его запах повсюду. Но в самый опасный момент Хаокин сбежал, потому что сам себе дороже окружающих. Потому что он из тех, кто только любит любить. — Последнее слово Вилена выделила с особым презрением.

— Тебе не особо нравится любовь? Чем она тебе так насолила? Кто-то разбил твое сердечко и ты теперь всю эту ваниль ненавидишь?

— Почему же ненавижу? Нет, чувства между женщиной и мужчиной — это прекрасно…

— Но? — дополнила Ариадна.

— Это еще не самое главное! Вы же люди, знаю по себе, возносите романтику в какой-то культ. Вот прекрасная женственная девушка. Вот смелый юноша. Есть только он и она. Но люди не идеальны. И они разочаровываются друг в друге. Опять же вспомним этого колдуна. Подруга училась с ним, и она рассказывала, как все обожали эту пару Хаокин-Ифигения. И что с ними стало? После такой любви ничего не остается. Мы в стае живем не ради любви, а ради самой стаи. При этом мы свободные, несвязанные. Люди приходят к нам и уходят от нас, умирают и рождаются, а стая живет. Мы не льем слезы. И да, у нас здесь нет любви. Потому что это необязательное обязательство. Есть страсть, есть соперничество, есть родительские чувства, дружеские, чувство, что каждый из нас — часть чего-то большего, чем мы есть по отдельности. Поэтому мы и способны быть свободными, но мы не живем лишь для себя, как одиночки, мы готовы даже умереть ради своих.

Ариадна слушала подругу с интересом.

— Ну что? — спросила Вилена. Ариадна потухла.

— Я же говорила. Мне надо разобраться в себе. Я думала, что могу жить ради других, но это оказалось не так. И я думала, что могу быть одиночкой. И это у меня не получилось. Я… — Ариадна сделала большую паузу для обдумывания. — …Хотела, чтобы один человек перестал быть со мною рядом, и я его оскорбила. Но я не ожидала, что, сделав больно ему, сделаю больно и себе. И я… я не понимаю теперь, как он ко мне относится, как я отношусь к нему. Он ведет себя как всегда. Но что это значит?

— Да уж. — Вилена глотнула виски. — Ты хочешь любить. Это мне понятно. Но как ты собираешься это делать, если не можешь даже себя найти, понять свое место в мире?

Жрица очередной раз быстро перемешала карты и раздала их. Она сидела, сгорбившись и сложив ноги по-турецки, от чего ее короткое платье еще сильнее задиралось. Большая тень Бокерии наваливалась на Элеон — он находился напротив. К Властелину прижималась красивая Дама, на которую он не обращал внимание — голубоглазая шатенка с цветами в волосах и в разноцветных тонких шалях, похожих на павлиний хвост. Она положила уставшие от шпилек ноги так, что они заняли целое место в круге, и оттого все теснились. Но Даму это особо не волновало. Она глядела в свои карты, порой ненароком показывала их соперникам и курила на своего Властелина. Еще с ними за столом сидел мужчина с тремя деревянными пальцами.

Элеон было не по себе среди этих людей. Она даже не знала, как к ним обратиться. Особенно к Бокерии. Что у него имя? Что фамилия? И можно ли к нему обращаться по имени? Или «Властелин» сойдет? Или произнесение этого титула делает тебя его подчиненным?

— …И прикидываешь, Манька, этот дебил не увидел разницы! — дорассказала историю Жрица и пискляво засмеялась.

— Это понятно, — сказал Манька, мужчина с деревянными пальцами, и неловко подкинул карту. Она упала изнанкой вверх. Он потянулся за ней, чтобы перевернуть — в карманах забренчали детальки. — Городские перестали чтить традиции и уже не знают той сельской магии, которую ненароком применяет каждый крестьянин-магоненавистник. Так уж мы устроены. Реально проверенные способы называем бабкиными сказками, зато с радостью верим всяким шарлатанам. И даже если мракобесные методы не работают, убеждаем себя в обратном.

— Как по мне, лучше делать всё сразу хорошо, чем на авось, — сказал Бокерия.

— А я считаю, зачем мне было стараться? — сказала Жрица. — Он презирал таких, как я, ничего не смыслил в магическом промысле, заплатил вдвое больше и всё равно ничего не заподозрил. Да и вообще я была молода, в денежках нуждалась. Сколько бы, Властелин, я для вас ни сделала, век буду должна. Вы воистину спаситель наших бренных душ.

Элеон с недоверием посмотрела на Жрицу, затем на Бокерию.

— Тебе что-то не нравится, дитя? — спросила вдруг Дама с плеча Бокерии. Элеон помотала головой. — Все мы обязаны нашими теперешними жизнями Властелину — величайшему из людей. Он родился в семье благопочтенного господина из Феверии и уже с детства показывал себя только с лучших сторон. Оседлал лошадь раньше, чем научился ходить, меч его — это продолжение его, и уже в двенадцать он сражался на равных с искуснейшими мастерами…

— Отбивайся уже! — перебила ее Жрица. Дама поглядела на двух королей — пики и черви, а затем перевела взгляд на Бокерию, который ей карты и подкинул.

— С великим удовольствием беру столь щедрый дар от моего Господина, — прощебетала Дама. Она придвинулась