одно генеральное сражение. А здесь за те же 80 дней наши 3-я и 13-я армии имели 80 боев, каждый из коих стоил генерального сражения былых времен, иными словами, каждый день по Бородину! А что могли значить Клястицы и Полоцк в корпусе Витгенштейна в сравнении с тем беспросветным двадцатидневным Наревским сражением, что выпало одновременно с этим на долю 1-й и 12-й армий?

Суворовский поход через Альпы длился три недели. А Карпатская эпопея 3-й и 8-й армий длилась шесть месяцев – и каких! Велик был день Сен-Готарда, но выше его – шестнадцать дней Лутовиска. Страшна была Муттенская долина, но страшней Творыльня, где цепи мертвых стрелков стояли по грудь в снегу. Был грозен Рингенкопф, но еще грозней Черемха.

Славны были подвиги Багратиона, Милорадовича, Розенберга, Каменского 2-го. Но у них был Суворов. А у Корнилова, Деникина, Альфтана, графа Келлера Суворова не было…

Каково было в продолжение шести месяцев брать каждый день по Чертову мосту, да еще защищаемому пулеметами? А ведь боевая работа 3-й и 4-й стрелковой бригад, 65-й, 78-й дивизий, VII, VIII, XII, XXI, XXII, XXIV и III конного корпусов как раз и состояла в этом! И по окончании горного похода войска эти ждал не отдых в Фельдкирхе, а двухнедельное побоище на Сане, затмившее все предыдущее, и затем три месяца беспрерывных боев.

Эрзерум затмил Карс. Защита Козювки превзошла защиту Шипки. И если великий князь Николай Николаевич-старший снял шапку перед Железными стрелками после Шейнова, то что сказал бы он им после Лутовиска, Перемышля, Чарторыйска, Луцка?

Боевое напряжение, потребовавшееся от русских офицеров и солдат Мировой войны, в десятки раз превзошло то, что требовалось в свое время от их предков. И в то же время им гораздо меньше было дано. Неунывающий суворовский чудо-богатырь служил ведь всю свою жизнь и в отставку выходил либо за старческой дряхлостью, либо «за бесчеловечием» (когда от ран или увечий терял человеческий облик). Победители Наполеона служили 25 лет. Они были воинами в самом широком понятии этого слова. А вооруженные русские люди Мировой войны прапорщики и рядовые – обучались военному делу едва три месяца, а то и шесть недель…

Условий борьбы русской армии не выдержала бы никакая иная армия в мире. Германская армия в кампанию 1918 года была поставлена в тактические и технические условия несравненно более легкие, чем русская армия летом и осенью 1915 года{131}. Армия кайзера стала на колени. Армия русского Царя с честью выдержала жесточайшее испытание и еще крепче ударила врага в кампанию 1916 года!

Стратегическое руководство

Переходя к оценке русского полководчества, будем кратки: его не существовало. Русской армии не хватало головы. Прежде всего потому, что она имела сразу несколько голов.

Абсурдное учреждение «фронтов» – результат стратегического недомыслия – привело к тому, что русская армия получила сразу трех главнокомандующих, впоследствии даже четырех и пятерых. Сколько голов, столько умов – и в результате ни одного ума… По мысли своих изобретателей – Куропаткина в 1902 году, Юрия Данилова в 1912 году – фронты должны были облегчить ведение войны Ставкой. В действительности эти стратегически безобразные организмы стали непроницаемым средостением между Ставкой и действовавшими армиями.

Гипертрофия фронтов, начальники коих, наименованные «главнокомандующими», получили совершенно неслыханные права и преимущества в области ведения войны, привела к полной анархии и разнобою. Северный удельный князь знать не желал юго-западного удельного князя, тот и другой мало считались с великим князем, авторитет которого как Верховного главнокомандующего игнорировался удельно-вечевой хартией Положения о полевом управлении войск 1914 года. В первый год войны наши армии сплошь да рядом выполняли одновременно два, а то и три плана – Ставки и фронтов, то есть трех главнокомандовавших, тогда как иной раз и каждого из них в отдельности было достаточно для совершенного поражения по всем правилам схоластики. Во второй и третий год, при Алексееве, роль Ставки свелась к регистрации планов трех главнокомандовавших фронтами, воевавших каждый по-своему.

Деятельность Ставки за все время войны до революционного развала распадается на три периода, соответствующие, в общем, трем кампаниям императорской армии.

В кампанию 1914 года ею руководит стремление действовать активно – безудержная фантазия «наступления в сердце Германии». В директивах Ставки этого периода совершенно не чувствуется стратегии (ибо ничего не говорится о сокрушении живой силы врага). Все сводится к мечтаниям над школьной картой Европы, на которой назначаются различные воображаемые линии и призрачные рубежи (Ярочин – Кемпен – Каттовиц – Освечин).

Вся эта стратегия вне времени и вне пространства неукоснительно срывается – иногда неприятелем (Лодзь), но чаще всего удельными князьями фронтов. Эти последние упорно не желают считаться с директивами из Барановичей, а то навязывают Ставке свои собственные планы. Следствие – либо компромисс, либо одновременное выполнение двух, а то и трех взаимно друг друга исключающих операций, вроде наступления по трем расходящимся направлениям; и в Восточную Пруссию, и на Берлин, и в Карпаты. Военное искусство и военная наука не терпят безнаказанного над собою издевательства и мстят нам за это всю кампанию 1914 года.

В кампанию 1915 года мистика наступления в сердце Германии сменяется мистикой «Ни шагу назад!». Армиям приказывается стоять и умирать. Результат – утрата пятнадцати губерний и 3 млн бойцов: полный разгром нашей вооруженной силы и отступление куда глаза глядят, что вызывает смену верховного командования.

Наконец, в кампанию 1916 года вся работа Ставки сводится к переговорам, уговорам и разговорам…

Следует заметить, что управляй Ставка непосредственно армиями, то при всем ее неумении события сложились бы иначе – и притом в лучшую для нас сторону. В самом начале войны удалось бы избежать Танненберга, бывшего делом рук штаба Северного фронта в большей степени, чем Гинденбурга. А в Галиции удалось бы нанести сокрушительный удар австро-венгерской вооруженной силе, направив 3-ю армию во фланг и в тыл Ауффенбергу. Повелительный окрик великого князя произвел бы на генерала Рузского совершенно другое впечатление, чем невнятные упрашивания младшего в чине Алексеева.

В общем, всю войну судьбами русской армии и России вершил гофкригсрат, проявлявшийся то в виде «совещаний главнокомандующих» (в великокняжеский период), то в виде бесконечных «бесед по прямому проводу» (в алексеевские времена). Исключительно вредная инстанция «фронтов» парализовала всю русскую стратегию Мировой войны.

* * *

Порочной организации соответствовала порочная система управления войсками из глубокого тыла путем расплывчатых и неопределенных «директив», всегда опережавшихся событиями на фронте. Система директив, заведенная Мольтке-старшим, соответствовала своей эпохе – второй половине XIX века. В условиях большой войны XX столетия она оказалась