– Эй, там! У нее пульс прощупывается!

Эти слова преследовали его и сейчас. Сначала Джереми запаниковал при мысли, что его неожиданно выжившая жертва видела его лицо, что она знает его имя и даже псевдоним. Но он быстро успокоил себя тем, что даже если бы она каким-то образом выжила после паралича и сильного кислородного голодания, психически она была бы слишком нездорова, чтобы подвергнуть его реальной опасности. Мышечные спазмы и почти постоянные судороги, перенесенные в этом крошечном ящике, должны вызвать длительные неврологические повреждения. Ее мозг был разрушен.

Кроме того, Джереми с самого начала знал – крайне редко случается так, чтобы все шло согласно плану без каких-либо незначительных отклонений. Именно по этой причине нужно всегда помнить о непредвиденных обстоятельствах, и Джереми был благодарен болиголову, который он ввел спящей жертве, прежде чем поместить в ее не-такое-уж-и-последнее пристанище. Конечно, было бы куда лучше, если бы при эксгумации ее уже нашли мертвой, но запасной план лучше, чем полный провал. Яд болиголова растекся по ее венам, и остановка дыхания завершила дело.

Прямо как у Сократа.

Ему было семьдесят лет, когда его судили за бесчестие и развращение молодежи. Когда жюри присяжных признало его виновным в обоих обвинениях, ему сказали, что он будет выступать в роли собственного палача. Древняя Греция отличалась особенной театральностью. Сократа поспешно привели в тюремную камеру и вручили ему чашу с ядовитым болиголовом. Ему велели выпить ее и затем ходить взад-вперед до тех пор, пока у него не начнут подкашиваться ноги. История хочет, чтобы мы верили – его смерть была гармоничной. Но Джереми знал, какой ужас может вызвать яд болиголова – рвота, судороги, остановка дыхания, и он радовался, что это произошло и с его последней жертвой.

Джереми знал, что размышлять о своих неудачах вредно для здоровья. Он чувствовал, что становится все более и более одержимым – вплоть до беспечности, но подобно самолету, ушедшему в крутое пике, он просто не мог остановиться.

Глава двадцать шестая

Крапивники – поистине великолепные маленькие существа. Они символизируют возрождение и защиту, бессмертие и силу. Из-за крошечного размера крапивника большинство более крупных птиц и хищников недооценивают их невероятную изобретательность и ум. Несмотря на свою хрупкость, крапивник может перехитрить неподготовленного хищника и выйти победителем из опасной ситуации.

Именно по этой причине она выбрала себе имя Рен[2].

Семь лет назад Рен Мюллер была Эмили Мэлони, неуклонно работающей над своей мечтой стать врачом. Она была доверчива, наивна и не подозревала об ужасах, которые вскоре ее настигнут. Идеальная жертва.

А потом ее накачали наркотиками, похитили, затем выследили, ударили ножом и бросили умирать в глухой топи, которую она до сих пор не может найти на карте. И сделал это все убийца-садист, выдававший себя за ее партнера по лаборатории и друга.

Сначала она винила себя за то, что не заметила очевидного. Снова и снова прокручивала в голове одно и то же. Как она ждала, казалось, часами, лежа на земле, а глаза ее горели огнем. Как пульсировала спина и раскалывалась голова. Как она не смела пошевелиться, боясь, что он может вернуться. Помнила страх, бурлящий в горле, словно желчь, настолько всеобъемлющий, что, казалось, она вот-вот в нем утонет. Но в конце концов страх утих. Пытки, которым он подверг ее разум и тело, зажили. Она научилась выживать, и, в конце концов, двигаться дальше.

Но теперь кривая улыбка Кэла снова преследовала ее.

Рен перенеслась в прошлое, на тот же проклятый участок болота, и смотрела, как она, вся окровавленная и в синяках, ощупывает свое тело и касается глубокой раны в пояснице. Он не попал в цель. Он промахнулся мимо спинного мозга – ранил, но не парализовал, как намеревался. В конце концов, они были всего лишь студентами второго курса медицинского факультета.

Рен помнила, как она тащила тело Кэти по губчатой земле. В ту ночь веки ее казались шершавыми, словно наждачная бумага, но адреналин помог ей отрешиться от удушающей боли и изнеможения. Она знала, что ей нужно перенаправить электрический ток от забора, чтобы можно было через него перелезть. Ей понадобилась каждая толика силы, чтобы закинуть на забор безжизненное тело Кэти. Сейчас она уже не могла вспомнить, каково это было – перелезать через ее труп, и она благодарна своему мозгу за то, что он защитил ее от полного объема воспоминаний. Однако она помнила, как бежала. Бежала много километров. Это было словно бежать сквозь толщу воды.

Рен отмахнулась от нахлынувших воспоминаний и тяжело сглотнула.

Теперь она знала, что Кэл был Болотным Мясником. До нее он убил нескольких мужчин и женщин, и теперь он делает это снова. Рен стянула с правой руки перчатку и схватила мобильный телефон.

– Джон, – рыдания застряли у нее в горле. – Ты едешь?

На заднем фоне слышался шум машин.

– Да, буду минут через пять. Что случилось?

В его голосе ощущалось беспокойство. Рен хотелось закричать: я знаю, кто такой Болотный Мясник! У меня есть доказательства!

Вместо этого она сделала неуверенный вдох, уставившись на браслет.

– Я в порядке. Просто когда ты сюда приедешь, мне надо будет кое-что тебе рассказать. Это важно. Хотела тебя предупредить, – она говорила слишком быстро, сбивчиво, но замедлиться не могла, все еще не оправившись от удара реальности.

– Жди. Скоро буду, – проговорил он по-доброму, но с ноткой фирменной стальной твердости. Звонок оборвался, и Рен уронила телефон на стальной стол перед собой. Несколько мгновений она прислушивалась к собственному дыханию в тишине прозекторской. Затем взялась за ручку скальпеля, осторожно освободила лезвие от упаковки и вставила его в ручку до щелчка.

– Я не закончила внешний осмотр, – громко сказала она, словно обращалась к жертве.

Рен положила скальпель на простыню, которой было укрыто тело жертвы, затем надела свежие перчатки и натянула на лицо защитную маску. Она опустила простыню и приставила скальпель к правому плечу, готовясь сделать Y-образный разрез. Прежде чем лезвие коснулось бледной плоти, она остановилась.

– Я не подведу тебя, Эмма, – пообещала Рен, обращаясь к ней по имени. В ушах до сих пор эхом раздавались мучительные голоса родителей Эммы, раз за разом повторяющие это имя в морге больницы, пока они держали ее безжизненные руки в своих.

– Позаботьтесь о моей Эмме, – умоляла ее мать.

Рен зажмурилась, словно нажала кнопку перезагрузки.

– Я здесь. Я слышу тебя, – слезы вот-вот грозили выступить у нее на глазах, но