— Благодарю за гостеприимство. Честь имею кланяться.

— А вы производите весьма приятное впечатление. Через неделю у нас будет премьера оперы-буфф «Состоятельная булочница» Оффенбаха. Я играю главную роль. Приходите.

— Если смогу достать билет — непременно буду.

— Так не пойдёт, сударь, — с ноткой неудовольствия промолвила она и, взяв со шкафа синий бумажный прямоугольник, протянула Климу. — Это пригласительный билет. А после спектакля не забудьте поделиться со мной вашим мнением. Будет много букетов. Поможете мне их доставить домой?

— Почту за честь.

Актриса протянула длань. Клим коснулся губами маленькой очаровательной ручки, источавший нежный аромат духов, и удалился.

Сбегая по ступенькам, он чувствовал, что сердце вот-вот выскочит из грудной клетки. Прямо на выходе его встретил уже хорошо подвыпивший дворник и скучающий Ферапонт.

— Барин, гри-и — веннником не одарите? — икая, обратился Игнат.

Клим молча протянул монету.

— Добрый вы человек! — приложив руки к груди и тряся головой, сердечно поблагодарил мужик.

— И что же ей от вас было нужно? — подозрительно проронил Ферапонт.

— Спросила, чего это мы с вами вынюхиваем. Пришлось рассказать, как есть. Успокоилась и даже пригласительный билет подарила на премьеру.

— Неужели пойдёте?

— А почему нет?

Псаломщик недовольно шмыгнул носом. «Сыщики» направились к улице Казачьей. Шли молча. Ферапонт всё время глядел в сторону. Ардашев не выдержал и спросил:

— Что вы дуетесь на меня, как мышь на крупу? Что не так?

— Не нравится мне, что вы грехи людские поощряете. Зачем вы дворнику ещё дали денег? Он ведь напьётся теперь до умопомрачения. Неужто вам его не жалко?

— Мне никого не жалко, кроме отца и матушки.

— А вы молитесь?

— Редко.

— Исповедуетесь?

— Нет.

— Причащаетесь?

— Нет.

— Как же вы тогда живёте? Получается, вы невоцерковленный?

Ардашев молчал.

Вдруг псаломщик остановился и сказал:

— Знаете, мне иногда кажется, что вам человека убить, всё равно что моль хлопнуть. Батюшка ваш, Пантелей Архипович, не такой. Он добрый. Что у вас на душе?

— Послушайте, — закуривая папиросу, ответил Клим, — давайте вы не будете пытаться стать моим духовником. Ладно?

— Ещё чего! Больно надобно! — раздражённо вскинул голову Ферапонт и сердито выговорил: — Ну вы идёте или нет?

— Вы же видите, что я курю, так зачем же спрашивать?

— А что нельзя курить и шагать?

— Можно, если вы не джентльмен.

— Скажете тоже! Чтобы об этом рассуждать, надобно хоть одним глазком на Лондон взглянуть и настоящего английского джентльмена узреть, а не по одним лишь книжкам судить о нравах и обычаях народов разных стран.

— Год тому назад я был там. И даже сидел в английской тюрьме. Правда, не долго. Коронерский суд меня освободил.

— И что же вы там набедокурили?

— Меня послали в научную поездку за казённый счёт. Довелось раскрыть несколько преступлений. За это получил письменную благодарность от Скотленд-Ярда. Её прислали на имя ректора Императорского университета, где я учусь.[41] А вот насчёт моей доброты… Я не люблю людей, потому что быстро от них устаю. Мне приедаются сторонние несмешные остроты, амикошонство, манера некоторых стоять так близко во время разговора, что мне в лицо летят слюни и доносится запах пота… Я не хочу выслушивать чьи-то жалобы на здоровье, потому что мне нет никакого дела, до чужого катара кишок, почечуя[42] или сплина[43]. Согласитесь, ни один из знакомых, спрашивая вас «как дела?», никогда реально не собирается выслушивать подробный ответ. А знаете почему? Потому что ему на это наплевать. Так почему же я должен испытывать к кому-то сострадание, доброту или проявлять заботу? Только матушка и отец — два человека на этой земле, чьими жизнями я дорожу больше, чем своей.

— А как же «Паки[44] ж искреняго си возлюби, всякого человека, по образу Божию созданного, рекше[45] всякого христианина»?

— Вам ли не знать, что чаще всего нарушаются прописные истины? Да и не к месту строки из «Домостроя»[46] XVI века.

— Получается у вас совсем нет друзей?

— Я не понимаю, какой смысл вы вкладываете в это слово. Ведь и пса называют другом… У меня есть приятели и попутчики. Иногда бывает так, что эти две категории совпадают, но от этого мало что меняется.

— А в чём разница между ними?

— Попутчик — тот, с кем вы вынуждены общаться в течении определённого временного отрезка. Но вот вы закончили обучение в семинарии и разъехались по приходам. Вы больше не поддерживаете с этим человеком никаких отношений. Может быть, встретитесь когда-нибудь, а может быть, и нет. Но вам от этого ни жарко, ни холодно, потому что он был вашим попутчиком эти годы. Приятель, это человек, с которым вы с удовольствием проводите часы, но не дни. С одним играете в шахматы или на бильярде, с другим — рассуждаете о литературе, с третьим пускаетесь во все тяжкие.

— Господи! — качая головой, вздохнул Ферапонт. — Что у вас в голове? Ведь любой христианин, а православный особливо, должен избегать соблазнов во грехе.

— На востоке говорят: лучший способ избавиться от искушения — это поддаться ему.

— Вы меня пугаете своим цинизмом. Мне порою кажется, что это не вы глаголете, а бес, сидящий внутри вас. Очень хорошо, что мы познакомились. У меня будет время направить вас на путь истинный. Во время вечерней службы я обязательно помолюсь за ваше спасение от гиены огненной.

Клим бросил папиросу в канаву[47] и сказал:

— Благодарю вас… Но редакция газеты «Северный Кавказ» совсем рядом. Нам надо выяснить, не являлся ли газетчик свидетелем перевозки трупа Вельдмана. Для дела будет лучше, если я сам переговорю с этим Струдзюмовым. Не обидит ли вас моя просьба подождать меня на скамейке?

— Ни в коем случае. Позвольте всего один вопрос: кто я для вас, попутчик или приятель?

— Пока не знаю, — откровенно выговорил Ардашев и зашагал к одноэтажному зданию, выкрашенному в провинциальный жёлтый цвет.

Вся газета помещалась в трёх комнатах. Из-за жары двери в них были распахнуты. Клим остановился рядом с той, откуда валил густой папиросный дым и слышался нескончаемый гвалт человеческих голосов. Силуэты людей различались так же, как и прохожие на набережной Темзы, во время сумеречного смога. Разглядеть человека можно было лишь оказавшись с ним нос к носу.

Из открытой двери доносилось:

— А как вам, господа, моя новая находка для газетного объявления известного магазина? Вот послушайте: «Потерявшим адрес, где купить дешёвые вина отличного качества отвечаем: в Рейнском погребе Алафузова, на углу Николаевского проспекта и Архиерейского переулка».

— Гениально! Но ваше недавняя реклама кондитерской была очень остроумна: «Тронутая пальцем ромовая баба не считается проданной до тех пор, вы