— Искать Анну. Во-первых, она может подтвердить, что мы вместе обнаружили труп, во-вторых, я бы хотел всё-таки узнать, почему она исчезла, а в-третьих, я беспокоюсь за неё. И не дай бог, если с ней, что-нибудь стряслось.

— Ты прав. Слишком много случайностей за одну неделю, — сказал отец и повернувшись к Ферапонту добавил: — Согласен на боевую ничью.

— Да какая же тут ничья, коли вы без ферзя? — возмутился псаломщик. — Нетушки, придётся доиграть до конца.

— Ну хорошо, — махнул рукой Пантелей Архипович — твоя взяла. Сдаюсь.

— Вот это другое дело!

— А куда ты дел вчерашнюю газету?

— В комнате она. На кровати, кажись, оставил.

— Вот и пойдём туда. Только потихоньку, чтобы матушку не разбудить.

— Можно и я с вами? Мне тоже интересно.

— Без тебя, Ферапонтушка, никак нельзя.

Крадучись, точно лазутчики, Клим, Ферапонт и Пантелей Архипович пробрались в так называемый кабинет. Хозяин дома взял газету, открыл на второй странице и, протянув Ферапонту, велел:

— Читай в верхнем углу, там, где объявления, а то я без очков.

— На станции Тихорецкая в вагоне II класса, следующем из Екатеринодара в Ростов, обнаружен труп молодой женщины, не имеющей документов. Приметы: возраст 20–25 лет, роста среднего, волосы русые, нос слегка вздёрнут, лицо скуластое, подбородок острый, имеется родинка на правой щеке. Тело находится морге станицы Тихорецкая. Просим откликнуться родственников или знакомых для опознания трупа.

— Да не то! Ниже! — огорчённо уточнил старший Ардашев.

— Послезавтра в Ставрополе открывается всероссийский, повсеместно известный паноптикум-музеум М.А. Шульце, в котором можно будет увидеть портреты и головы преступников, разные виды оружия, «мертвые маски» знаменитых личностей. Там будут: галерея механических восковых фигур, египетские и перуанские мумии, люди-уродцы, комната пыток, большое анатомическое отделение и многое другое. Вход 20 коп. Анатомическое отделение открыто только для взрослых с платою 10 коп. Каталог 10 коп. Музеум принимает посетителей с 10 часов утра до 10 часов вечера.

— И что с того? — не понял Ферапонт.

— А то, что там будет весь город. Это как цирк-шапито на Ярмарочной площади. Барышня, тем более приезжая, не может туда не прийти.

— Хорошая идея, — согласился Клим. — Но неплохо бы поспать хотя бы часик-два. Я всё-таки хочу наведаться к «Херсону». Может, удастся чего-нибудь разузнать?

— А зачем? — не понял Ферапонт.

— Эх ты, голова два уха, — вздохнув, проронил старший Ардашев. — Одно дело оказаться там в темноте, а другое — при солнечном свете.

— Тогда я тоже пойду, — заявил будущий диакон и, воззрившись на Клима, спросил: — Возьмёте?

— Обязательно.

— А может, по рюмашке коньяка перед сном? Пока матушка почивает, а?

— Ещё чего! — раздался голос Ольги Ивановны. Она стояла на пороге и, кажется, не ложилась. — У тебя, Пантелей, больное сердце. Врач строго-настрого алкоголь запретил, капли назначил и ежедневную пешую прогулку прописал до Троицкого храма и обратно. Но разве ты его слушаешь? У тебя один маршрут: от дивана к столу и от стола к буфету, а вместо сердечных каплей — кизиловая настойка и чубук с турецким табаком. Не бережёшь ты себя, а потом жалуешься: то здесь кольнуло, то там стрельнуло.

Отец махнул рукой и молча поплёлся в спальню.

— Сынок, я слышала весь разговор. Окно у меня было открыто. Слава богу, всё обошлось. Ложитесь спать. Ночь была бессонная. Неспокойная.

Едва коснувшись мягкой перьевой подушки, Ардашев провалился в сладкий, как патока сон. За окном с надрывом кричала горлинка, потерявшая птенца, а Климу грезилось, что это Анна зовёт его на помощь.

Он проснулся через два часа, точно по будильнику, и разбудил Ферапонта. Умывшись и наскоро позавтракав, молодые люди спустились вниз по Барятинской, затем повернули налево и, пройдя несколько улиц, вышли к Николаевскому проспекту. Через дорогу от недавно выстроенной гостиницы «Варшава» шумел Нижний базар, раскинувший торговые ряды на Казанской площади. Двухэтажная гостиница «Херсон», построенная из местного ракушечника, стояла на перекрёстке Казачьей и Казанской улиц и, так же, как и рынок, давно проснулась: через арку въезжали и выезжали экипажи, а у парадной двери дежурил швейцар. Ничто не напоминало о том, что ещё несколько часов назад здесь произошло убийство всемирно известного магнетизёра.

Клим остановился у фонаря на углу Казанской и закурил.

— Что мне нужно делать? — осведомился Ферапонт.

— Ничего особенного. Ходите рядом и осматривайте вместе со мной все закоулки.

— А зачем?

— Всегда есть слабая надежда на то, что преступник оставил на месте преступления какой-нибудь след.

— Но как мы его увидим? Тут же полно пыли и ходит масса народу. Сотни следов от сапог.

— След — это не обязательно отпечаток обуви преступника. Это может быть и случайно обронённый предмет. Если говорят, что «злодей наследил», это означает, что он оставил на месте происшествия что-то такое, что поможет его отыскать.

— Теперь ясно.

— Тогда поступим так: вы идите по правой стороне тротуара и обращайте внимание на то, что лежит на земле, если найдёте что-то интересное — подберите, а я осмотрю саму арку «Херсона» и буду держаться левой стороны. Примерно, через сто саженей, миновав двухэтажный доходный дом по вашей стороне, — Ардашев указал рукой, — остановимся и обсудим дальнейший план действий.

— Договорились.

— Тогда не будем терять время.

Приятели разошлись. Ардашев исчез в арке, а Ферапонт, наклонившись почти параллельно земле, медленно двигался на восток. Одни встречные прохожие, завидев молодого человека в подряснике и скуфье, сосредоточено ищущего какую-то, очевидно, потерянную им вещь, уважительно расступались, освобождая ему дорогу, а другие весело покрикивали:

— Эй, батюшка, никак канунешний день потерял?

— Что посеял, отец? Скажи и нам! Поищем вместе!

Игнорируя возгласы, псаломщик тщательно, вершок за вершком, с серьёзным лицом осматривал тротуар, иногда поднимая что-то и кладя в карман.

Наконец, он добрался до угла доходного дома под номером сорок и остановился, глядя на Ардашева, который что-то обсуждал с извозчиком — стариком в синем армяке и фуражке — у арки гостиницы. Закончив беседу, Клим подошёл к Ферапонту.

— О чём это вы разговаривали с возницей? — осведомился псаломщик.

— Говорит, что вчера вечером он тут стоял недолго, но припомнил, что перед тем, как тронулся с седоком, к «Херсону» подлетел экипаж, и кучер очень неумело осаживал не успевшего остановиться скакуна, продолжавшего пританцовывать на месте. И самое интересное: коляска стала под дубом и за кустами. Гости «Херсона» вряд ли могли её заметить. Отсюда возникает вопрос: зачем возничий выбрал самое неприметное место?

— Да мало ли? Какая разница?

— Каждый кучер старается расположиться на виду у прохожих или под окнами у постояльцев гостиницы. Этот же наоборот, прятался. Не кажется ли вам это странным?

— Может быть,