– Я не представлял себе наше положение таким ответственным, – сказал Зальтнер.

– А я говорю вам, – продолжал Грунте, – что после зрелого размышления и вы знаете, что я не люблю громких фраз – я пришел к убеждению, что за все время существования человечества никогда так много не зависело от решения двух людей, как теперь от нашего с вами решения.

Зальтнер привскочил: – Вы сказали большое слово…

– И я не преувеличил. Нам случайно довелось обнаружить искру, которой, быть может, суждено вызвать мировой пожар. Наше решение нельзя уподобить решению властителя, управляющего судьбами народов, – мы поставлены в положение солдата, которому приходится рисковать своей жизнью для того, чтобы во-время доставить важное донесение. Вы согласитесь со мною, что ни одно событие в истории цивилизованного человечества не имело такого огромного значения, какое будет иметь общение с жителями Марса. Европейцы в своих завоеваниях уничтожили так много народов низшей культуры, что мы ясно можем себе представить, что будет с нами, когда марсиане укрепятся в Европе.

– Так вы, значит, вообще хотите воспрепятствовать приезду марсиан в Европу?

– Если бы я мог, то, конечно, я бы это сделал. Но мы с вами только ученые, и не от нас зависят те или иные политические решения. Однако, именно поэтому мы ни под каким видом не должны за свои собственный страх в чем бы то ни было содействовать марсианам, не должны явиться в Европу одновременно с ними, а должны попытаться известить великие державы о предстоящей опасности настолько своевременно, чтобы они могли выработать общий план действия до того, как воздушный корабль марсиан покажется над Берлином и Петербургом, над Лондоном, Парижем и Вашингтоном.

– Господь с вами! Все это представляется вам в слишком трагическом виде. Не могут же погубить нас несколько сот марсиан; а если они станут для нас опасными, то мы всегда успеем их вышвырнуть. Но мне кажется гораздо более вероятным, что мы примем их, как друзей, и извлечем неизмеримые выгоды из их совершенной культуры.

– Вопрос слишком труден для того, чтобы разбирать его сейчас. Поэтому нам-то и следует позаботиться о том, чтобы его своевременно могли обсудить в решающих инстанциях. Только не преуменьшайте могущества марсиан. Вспомните Кортеса, Писарро, которые с горстью искателей приключений разрушали могущественные государства. И что значит превосходство культуры испанцев над культурой мексиканцев или перуанцев по сравнению с превосходством марсианской культуры, опередившей нашу на сотни тысяч лет? Вот я и боюсь больше всего, что это превосходство всюду будет недооценено, если мы, видевшие абарическое поле и корабли, витающие в мировом пространстве, не станем свидетельствовать о мощи марсиан, насколько хватит наших сил.

– Не слишком ли вы мрачно настроены, Грунте?

– Я был бы очень рад, если бы это было так. Но таково мое убеждение. С той самой минуты, когда первый корабль марсиан появится над берлинским парком, германское государство станет вассалом, живущим милостью марсиан или, быть может, милостью какого-нибудь второстепенного капитана; и то же ожидает и другие государства земного шара.

– Об этом я не думал.

– Как сможем мы противостоять этим нумэ?

– Не говорю уже об их моральном и умственном превосходстве, – оно, по всей вероятности, даст марсианам возможность управлять нами по своему желанию так, что мы этого даже и не заметим. Но подумайте только о блестящих преимуществах их техники!

– Марсианские корабли, – да они впрочем еще не готовы – будут уничтожены гранатами или же, если марсианам удастся спуститься на Землю, где они могут только ползать, их там попросту заберут в плен.

– Так может случиться только с первым отрядом, который прибудет к нам. Но на Марсе вдвое больше жителей, чем на Земле: второй корабль уничтожил бы нас.

– Милый Зальтнер, ведь вы же слышали, что рассказывал Йо о 11 своих путешествиях но мировому пространству. Марсиане имеют возможность придать телу, вес которого на Земле равнялся бы десяти миллионам килограммов; скорость в 30, 40 и даже 100 километров. Знаете ли вы, что это значит?

– При такой технике, с высоты, не достижимой для наших снарядов, марсиане, если им вздумается, смогут разрушить Берлин в несколько минут. Тогда европейцам придется самим пережить то, на что они обрекали селения несчастных дикарей. Но, конечно, марсиане слишком благородны для этого. Да им, по всей вероятности, и не нужно будет пользоваться такими средствами борьбы. Ведь достаточно уничтожить силу тяготения – и что может сделать тогда величайшая, отважнейшая, блистательно управляемая армия, если целые баталионы, эскадроны и батареи могут взлететь на высоту 20 или 30 метров и снова рухнуть на Землю?.. Я уверен, что ни в чем не смогу убедить европейские правительства, но мой долг – сообщить им все, что мы знаем. Я считаю, что даже дружба марсиан опасна, а вражда их, несомненно, гибельна для нас. Прибудут ли они на Землю до нас, или одновременно с нами, они успеют так завладеть людьми, что все наши предостережения будут уже бесполезны. Поэтому-то я твердо решил сделать все возможное, чтобы ускорить наш отъезд. Я немедленно приступлю к починке шара.

– Я, разумеется, буду помогать нам.

– От этого я, конечно, не отказываюсь. Но возникает другой вопрос, Зальтнер, – не лучше ли будет мне одному вернуться на, родину, а вам остаться и продолжать изучение Марса?

– Это немыслимо. Один вы не сможете…

– Вы ошибаетесь: одному-то мне даже легче будет вернуться. Едва ли наш шар теперь пригоден для двоих: к тому же, если я поеду один, я буду обеспечен провиантом на более долгий срок, а благодаря этому мне, может быть, и удастся добраться до населенных мест. Никаких наблюдении я больше делать не стану, а для управления шаром одного человека вполне достаточно. А с другой стороны, нам необходимо знать, что за это время будет предпринято марсианами…

– Нет, Грунте, я не могу и не хочу расставаться с вами.

– Говорю вам, что так будет лучше. Подумайте-ка об этом хорошенько. А теперь за работу!

Они принялись за разборку уцелевшего багажа экспедиции. Звякнула крышка телефона; Зальтнера вызывали в приемный зал.

– Постарайтесь-ка раздобыть наш шар, – крикнул ему вслед Грунте. Пусть доставят его нам на крышу острова.

Накануне Зальтнеру так и не удалось больше поговорить с Ла. Весь вечер они были заняты приемом гостей, и все ожидали телеграммы о прибытии правительственного корабля; но пришлось разойтись, не дождавшись ее. Зальтнер почти не заметил отсутствия Зэ. Он был переполнен мыслями о Ла, хотя все время старался уверить себя, что его счастье только сон, который ежеминутно может прерваться неожиданным пробуждением. Но зачем отказываться от грез?

Конечно, "бедный бат" не мог причинить страдания этим феям – ведь они могли разбудить его в любую минуту! Но сам он, – был ли он в силах противиться им?

Он почувствовал как бы разочарование, когда вместо Ла увидел в приемном зале Зэ. Она приветствовала его со свойственной ей живостью, но так же ласково и доверчиво, как вчера приветствовала его Ла.