ипподром в карете шаха. Тогда она пригласила меня сесть в свою коляску, потому что так ей будет удобнее разговаривать. Я сказал, что разговоры не входят в мои планы, однако в коляску все-таки вскочил — из чистой вежливости, разумеется.

— Вы — суровый русский варвар, вам надо ходить в шкуре, — заметила она, смеясь.

На это я отвечал, что пара месяцев проживания в Персии — и шкура вырастет прямо на мне, так что я буду вполне отвечать ее представлениям о русских.

— Вы считаете Персию настолько дикой? — спросила она.

Я сказал, что, конечно, глупо считать дикой страну, где за малейшую провинность вам, как свинье, могут отрезать уши. Она отвечала, что не все так страшно, и что всюду свои порядки. Слово за слово — мы настолько увлеклись разговором, что я не заметил, как мы въехали в европейский квартал и встали у симпатичного домика колониальной архитектуры.

— Вот мы и приехали — сказала она, — зайдете выпить чаю?

Я заколебался, это показалось мне не совсем удобным. Малознакомый мужчина заходит к девушке…

— Что подумают окружающие персы?! — перебила меня она и снова засмеялась.

Куда только делись ее беспомощные глаза, теперь она все время заливалась смехом. Впрочем, смех этот почему-то совсем меня не раздражал. Поколебавшись совсем чуть-чуть, я согласился зайти ненадолго.

— Конечно, — кивнула она, — совсем недолго. Ведь шахиншах не сможет долго обходиться без своего фаворита.

Я сделал вид, что не слышал сказанного, и мы пошли в дом. За глухой стеной, выходившей на улицу, прятался прелестный внутренний дворик, сам дом был обставлен уютно и в то же время очень изящно. Из привычной персидской экзотики имелись только шелковые ковры на стенах, все остальное было очень по-европейски.

— Чувствуется женская рука — сказала она с вызовом. — Так, кажется, это называете вы, мужчины.

— Да, мы называем это так — и тем не менее женская рука чувствуется, — парировал я. — Вы живете одна?

— О нет, это же мусульманская страна, одной здесь было бы неудобно. Я живу с братом.

— А кто ваш брат?

— Вы знаете, как меня зовут, но не знаете, кто мой брат?

Я немного смутился и признался, что про нее мне сказал один мирпендж, и единственное, что я знаю, так это то, что ее брат — английский офицер.

— Ну, это некоторое преувеличение — сказала она, — мой брат всего-навсего торговец. Хотя в прошлом он действительно служил в армии Ее величества и даже дослужился до чина капитана.

Выяснилось, что брат ее торгует специями, привозя их из Индии и получая на этом очень неплохой барыш.

— Но давайте не будем об этом говорить, — воскликнула она, — я так не люблю эти скучные коммерческие беседы. Расскажите лучше о себе. Кто вы, что вы, как здесь оказались?

Тут меня настигло какое-то неприятное чувство. Разумеется, я не мог говорить о себе всю правду, но и врать этой девушке мне почему-то не хотелось. Я, впрочем, имел в запасе готовую историю и довольно складно ее рассказал. Здесь присутствовала дуэль, изгнание, скитания по разным странам и, наконец, тихая пристань, которую я обрел в Персии.

— Но чего же вы хотите, в конце концов? — спросила она. — Почему-то мне кажется, что карьера военного вас не очень интересует. В вас есть что-то неуловимо штатское.

Я хотел было обидеться, но потом подумал, что она права. Карьера военного меня не интересовала совершенно. И как бы я ни изображал из себя офицера — а это нетрудно, нужна лишь хорошая выправка и некоторая прямолинейность, — так вот, сколько бы я ни изображал из себя офицера, я был человеком до глубины души штатским.

— Чего я хочу? — сказал я задумчиво. — Да, пожалуй, уже ничего. Не хочу даже стать генералом, если вы это имеете в виду — и тут вы правы. Я почти вошел уже в пушкинские лета и следом за ним могу повторить: «Мой идеал теперь хозяйка, да щей горшок…»

Тут я сбился, вспомнив, что продолжение звучит не совсем прилично.

— Ах, какой вы забавный старичок — сказала она, улыбаясь. — И хозяйку искать вы приехали, разумеется, в Персию. Это самое подходящее место для человека вашего настроения. Впрочем, тут можно найти сразу несколько хозяек, и притом без всяких обязательств.

— Что вы имеете в виду?

— А вы разве не знаете про институт временных жен? Пакость, конечно, но идеальная формула для оправдания мужского сластолюбия.

— Уж не эмансипэ ли вы? — мне показалась забавной ее горячность.

— Всякая нормальная современная женщина — эмансипэ.

Я посмотрел на нее с любопытством: об освободительном движении женщин я кое-что слышал. Но чего же, в конце концов, они хотят? Отнять у мужчин их привилегии? Элен в ответ заметила, что отнять у мужчин их привилегии хотят только набитые дуры. Настоящие же эмансипэ лишь хотят получить свои законные права, те права, которые уравняют их с мужчинами.

Разговор наш оказался настолько интересным, что затянулся до позднего вечера. После чего Элен решительно объявила, что никуда не отпустит меня в такую темень, потому что, дескать, в этот неурочный час по улицам рыщут персиянки, которые набрасываются на иностранных мужчин и буквально живого места на них не оставляют.

— А как же ваш брат? — слабо сопротивлялся я. — Его наверняка удивит присутствие в доме постороннего мужчины.

— Брат мой — взрослый человек и предпочитает ночевать не дома, — отрезала Элен.

Как джентльмен и офицер я просто вынужден был уступить ее настояниям. Ночь прошла так неожиданно хорошо, что мне ни разу не вспомнилась та, другая…

Глава восьмая

Венценосный следователь

Утром меня разбудил теплый луч солнца, проникший через плохо задернутую портьеру. Рядом, уткнувшись лбом в мое плечо, тихонько посапывала Элен. Как странно устроена жизнь, думал я, еще вчера утром я даже не знал эту женщину, а сегодня, кажется, уже влюблен в нее.

Мои философические размышления перебил громкий стук во входную дверь. Элен мгновенно открыла глаза, словно и не спала вовсе.

— Кажется, брат пришел — сказал я с кислой улыбкой.

— Брат не стал бы стучать, у него свои ключи, — отвечала она, выпрыгивая из кровати и набрасывая халат.

Я хотел было тоже одеться, но Элен велела мне лежать и вышла вон. Спустя минуту она вернулась обратно. Следом за ней с встревоженным видом шел Ганцзалин.

— Если не ошибаюсь, твой слуга — сказала Элен. — Между прочим, чрезвычайно настырный тип. Пристал как репей: подайте ему господина. Кстати, откуда он знает, что ты тут?

— Как ты меня нашел, негодяй?! — нахмурился я. — Ты что,