— Сестра английского капитана Майкла Болдуина — сказал мне кто-то на ухо.

Я покосился на наглеца и увидел, что это тот самый мирпендж, которому я недавно прострелил шапку. Он смотрел на меня угодливо и в то же время как-то сально.

— Очень красивая женщина… — сказал он уже громче.

Я только поморщился, но нахал не отставал.

— Может быть, Нестор-дженаб не любит женщин? Может быть, ему больше нравятся мальчики?

Я встал и вышел из ложи. Мне надо было проветриться. Вдогонку мне мерзко хихикал мирпендж.

Выйдя из шахской ложи, я отправился вокруг ипподрома, ища место, где можно было бы вынырнуть из ликующей толпы зрителей. Не найдя ничего, я махнул рукой и пошел прямо сквозь толпу, не обращая внимания ни на снующих туда и сюда разносчиков, ни на вопящую и чавкающую публику. Это лицо в ложе, которое я вдруг увидел совсем рядом от себя, напомнило мне совсем другое лицо — женщины, которой я не видел уже много лет и жалел об этом больше всего на свете. Думаю, в жизни почти каждого мужчины случается безответная любовь. У иных она проходил бесследно, у кого-то — оставляет на сердце неизлечимые раны.

Наверное, они и не были по-настоящему похожи, единственное, что их роднило, это светлые волосы и беззащитный взгляд. Но взгляд этот был сильнее всего остального. Взгляд этот потом искал я в других женщинах — и боялся найти. И вот теперь я вдруг обнаруживаю его. И где — на ипподроме, за тысячи верст от родины!

В конце концов, я миновал толпу и шел теперь по дороге, ведущей к городу. Наверное, так, не помня себя, я бы и добрался до самой столицы, но за спиной моей вдруг послышались топот копыт и крики, похожие на наше русское «тпру!» Я оглянулся назад и увидел, что прямо на меня стремительно несется открытая коляска, запряженная тройкой. Лошади понесли, и кучер надсаживался, пытаясь их удержать. Экипаж опасно мотало из стороны в сторону, и я решил сойти на обочину, чтобы меня не задело. Но тут вдруг увидел, что в коляске сидит женщина — и тихо выругался. У меня сейчас было совершенно не то настроение, чтобы совершать подвиги. Да и вообще, в отличие от Ганцзалина, подвигов я не люблю, полагая, что разумный человек должен решать все вопросы цивилизованным путем. Но какой, скажите, есть цивилизованный способ остановить взбесившихся лошадей? Разве что выстрелить им в голову, да и то не годится — во-первых, жестоко, во-вторых, опасно для седоков.

Я вздохнул и все-таки посторонился с дороги несущегося возка. Не сомневаюсь, что если бы тут был наш дорогой штабс-ротмистр Б., он бы, не думая, кинулся на лошадей. Я же, не имея его отваги и лихости, вынужден был сначала подумать и уж потом кидаться. Как остановить лошадей, знают, кажется, все — нужно лишь удачно ухватить их за уздцы и повиснуть на них всем телом. Человеческий вес для лошадиной головы — нагрузка слишком серьезная. Главное тут, чтобы лошадь тебя не затоптала, пока ты висишь у нее на морде.

Я побежал, примериваясь к догоняющему меня экипажу и, когда они со мной поравнялись, повис на уздечке левой пристяжной. Спустя несколько секунд коляска благополучно остановилась. Я выпрямился и, отряхиваясь, пошел прочь, к городу. На даму, сидящую в коляске, я даже не посмотрел. Да и что было смотреть, я уже видел сегодня эти светлые локоны и беззащитные глаза.

«Ах ты, Боже мой, как это все глупо и пошло, — думал я, — как в дурном романе. Сейчас она побежит за мной и скажет: „Вы спасли мне жизнь. Как вас зовут, храбрый рыцарь?“».

Так я вышагивал по дороге, навострив слух, но никто за мной не гнался. Правда, спустя пару минут я снова услышал топот, но на этот раз размеренный и спокойный, и меня обогнала та самая коляска. Женщина, сидевшая в ней, равнодушно меня оглядела и отвернулась прочь.

Это показалось мне оригинальным. Где же восторженные крики, где раскрасневшиеся щечки, маленькие ручки, сжимающие мои ладони в страстном порыве благодарности? В конце концов, можно было хотя бы спасибо сказать. Я только головой покачал: вот уж, действительно, внешность обманчива.

Но тут я заметил, что коляска, теперь уже неторопливо ехавшая впереди меня, остановилась и никуда больше не двигалась. Я тем не менее продолжил свой путь. Но, поравнявшись с экипажем, не удержался и покосился влево. На меня глядели те самые голубые глаза, которые я видел в дипломатической ложе, но уже не беспомощные, а смеющиеся.

— Так это вы и есть таинственный Нестор-ага, про которого столько разговоров? — спросила незнакомка по-английски.

— А вы и есть та самая мисс Болдуин, о которой никто никогда не упоминает? — огрызнулся я, вспомнив, что говорил мне мирпендж.

Вероятно, меня тут сочтут грубияном. Но что, по-вашему, я должен был отвечать? Проблеять что-то вроде: «да, именно так, я и есть тот самый пресловутый Нестор-ага»? Интересно, почему это женщины полагают, что могут завоевать сердце любого мужчины, стоит только улыбнуться ему. Да, улыбка действует, но действует любая улыбка, а не только женская. И если мужчина отвечает на женскую улыбку, то вовсе не потому, что рассчитывает тут же этой самой улыбчивой женщиной овладеть. Мы, мужчины, вовсе не так примитивно устроены, мы в силах сопротивляться женскому кокетству. Во всяком случае, некоторые из нас. По крайней мере ваш покорный слуга.

— Вы можете звать меня просто Элен — сказала она. — Все-таки вы как-никак спасли мне жизнь, а это чего-то да стоит.

Ну, спасибо и на этом.

— Вы хотели сказать — Хелен? — уточнил я нехотя.

— Нет, именно Элен, — отвечала она.

— Насколько я знаю, Элен — французское имя.

— Моя мать была француженкой и дала мне французское имя. А вам нравится бель Франс? Вы были в Париже?

Я сухо отвечал, что в Париже был, и не один раз, и город этот не хуже любого другого.

— Почему вы такой бука? — спросила она. — Я вас раздражаю?

Так же хмуро я отвечал, что на свете нет человека, который бы мог меня раздражать без моего на то согласия. Она засмеялась и сказала, что все-таки я — человек запальчивый. На это я заметил ей, что во мне нет никакой запальчивости, я просто констатирую факт.

— А где ваш экипаж? — спросила она.

Я отвечал, что у меня нет экипажа, я приехал на