– возникновение проблемы беженцев и мигрантов из КНДР, всплеск трансграничной преступности, вплоть до образования структур организованной преступности выходцами из КНДР по всей Восточной Азии (возможная специализация: наркотики, оружие, трафик людей, фальшивомонетничество);

– весьма вероятный затяжной гражданский конфликт на севере Кореи. Иллюзии относительно того, что население КНДР радостно воспримет освобождение от диктатуры, не основаны на глубоком изучении реалий северокорейского общества. Коллапс режима чреват развертыванием конфликта с участием боевиков, рекрутируемых бывшей военно-политической верхушкой из числа военных и работников спецслужб, которым нечего терять. Тем более что база партизанского сопротивления давно подготовлена и является весьма разветвленной и трудновыявляемой с учетом ландшафта КНДР;

– возникновение совершенно новых социально-экономических проблем объединенной Кореи из-за географического и социального разделения страны (южнокорейские “господа” и северокорейские “граждане второго сорта”). Подтягивание населения и экономической практики на Севере к требуемым стандартам – задача непосильно тяжелая для РК (это хорошо демонстрируется трудностями социальной адаптации северокорейских перебежчиков, добровольно перебравшихся в Южную Корею);

– экономический спад и падение уровня жизни в Южной Корее (во всяком случае, в краткосрочной перспективе) в связи с огромными расходами по модернизации экономики Севера (от нескольких сот миллиардов до триллиона долларов по разным оценкам). Возможная утрата объединенной Кореей глобальной конкурентоспособности в среднесрочной перспективе (из-за большего риска для иностранных инвесторов невозможности сразу, без переобучения, использовать более дешевую северокорейскую рабочую силу в высокотехнологических производствах) и вытеснение Кореи из региональных и глобальных стоимостных цепочек новыми конкурентами из Юго-Восточной Азии и других регионов.

Поэтому цель ликвидации северокорейского режима вместе с ядерным оружием является не только недостижимой, но и иллюзорной, не основанной на трезвом анализе сопутствующих рисков и последствий. Проводимые в Южной Корее в период пребывания у власти консерваторов многочисленные исследования на тему о том, “что будет после объединения”, четко ориентировались на социальный заказ консервативной правящей верхушки режима Пак Кын-хе. Есть предположения, что весь этот дискурс в РК был затеян в пропагандистских целях для завоевания симпатий консервативного электората (30 % населения), однако результаты разработок показали, что и они страдали механистическим подходом и непониманием реалий Северной Кореи. Научно обоснованных долгосрочных прогнозов и сценариев о том, что будет после падения режима в КНДР, попросту не существует.

Возникают подозрения: коль скоро для ответственных политиков цель одномоментной ликвидации режима и объединения в краткосрочной перспективе не должна быть самодовлеющей, может быть, имеются более прозаические и приближенные к нынешним стратегическим интересам вовлеченных держав расчеты, которые не предполагают снижения напряженности на Корейском полуострове?

Приходится признать, что педалирование темы ракетно-ядерной угрозы со стороны КНДР позволяет США держать в узде своих союзников в АТР – Японию и Южную Корею, – сохранять и наращивать здесь крупные группировки и серьезный военный потенциал наступательного характера. Это как минимум не противоречит стратегической цели США в глобальном порядке XXI в., которая состоит в недопущении усиления конкурентов, таких как Китай, и контроле над союзниками. Для этого важно укрепление существующей структуры поддержания безопасности в АТР, поворот к которому в американской стратегии носит отнюдь не конъюнктурный характер. Поэтому “управляемый хаос” на Корейском полуострове в целом хорошо вписывается в глобальные концептуальные подходы США, включая сдерживание Китая и России.

Вопрос только в том, какая степень углубления этого хаоса в случае турбулентности в КНДР отвечает указанным стратегическим интересам. Впрочем, возможно, ставка делается на то, что Китай не допустит развития событий по критическому сценарию и возьмет заботу о Северной Корее на себя. Тем самым удалось бы добиться, во-первых, ослабления Китая за счет втягивания ресурсов в “корейский водоворот”, во-вторых, повышения его уязвимости для политического шантажа и давления (как защитника “преступного режима” и к тому же нелегитимными средствами (в случае вынужденного вмешательства КНР в наведение порядка на Севере Кореи). Одновременно был бы создан повод – агрессивные действия Пекина в Корее – для формирования антики-тайского блока азиатских стран и усиления военно-политической роли США в регионе.

Впрочем, подобные умопостроения выходят за рамки собственно ракетно-ядерной тематики. Тем не менее они дают версию объяснений того, почему четкой стратегии, которая позволила бы добиться отказа КНДР от ракетно-ядерного потенциала, Западом фактически не сформулировано. Подразумевается лишь, что проблема может решиться сама собой после ликвидации режима, поэтому прилагать особые политические и экономические старания для ее решения ни к чему. А это позволяло КНДР на протяжении десятилетий развивать свою ракетно-ядерную программу практически бесконтрольно в целях изменения в свою пользу баланса сил и укрепления своих переговорных позиций вплоть до ядерного шантажа.

Для России (исходя из ее собственных интересов в отношении близкого к границам региона и из интересов страны как члена “шестерки” по корейскому урегулированию) все это представляет серьезный внешнеполитический вызов. Однако место его во внешнеполитической стратегии пока второстепенно, а четкая концепция не сформулирована. Информационные технологии, применяемые США, способствовали формированию не только в общественном мнении, но и в части экспертной среды (особенно той, которая регионоведением не занимается) мнения о невозможности иметь с КНДР дело и обоснованности прогнозов о ее скором коллапсе. Кроме того, периодически производятся информационные вбросы о ракетно-ядерной программе КНДР и демонизация этой программы. Хотелось бы внести ясность в этот вопрос.

Генезис я дермой проблемы Корейского полуострова

Ядерная проблема КНДР выделилась как самостоятельный международный раздражитель в конце 1980-х гг., однако ее история насчитывает несколько десятилетий.

Впервые интерес к ядерным разработкам КНДР проявила еще в середине XX в., когда был создан НИИ атомной энергии при АН КНДР (1952 г.). Существует легенда, что основатель КНДР Ким Ир-сен был очень впечатлен рассказами военных, ставших свидетелями ядерного испытания на Тоцком полигоне в СССР в 1954 г., и уже тогда стал задумываться об оборонном применении соответствующих разработок, особенно учитывая вполне реальные угрозы США применить против КНДР ядерное оружие – “ультиматум Макартура”[85].

По данным СВР (ПГУ КГБ СССР), Ким Ир-сен принял решение о начале работ по созданию ядерного оружия уже на рубеже 1970-х гг.[86]

Подготовка кадров для атомной отрасли (имеется в виду ее мирный аспект) осуществлялась в вузах и научных центрах СССР, в том числе в Объединенном институте ядерных исследований (ОИЯИ) в Дубне (соглашение о подготовке корейских специалистов было подписано в 1956 г.)[87]. Кроме того, северокорейские ученые получали образование в Китае, США, Японии, ГДР и ФРГ. В 1959 г. СССР и КНДР подписали соглашение о сотрудничестве в области мирного использования атомной энергии, после чего в Нёнбёне начинается строительство центра ядерных исследований (завершено в 1964 г.). В том же 1959 г. КНДР заключила аналогичное соглашения с КНР. К 1965 г. СССР поставил для центра в Нёнбёне