Фрау Мария была поражена силой этого соображения.

— Это правда. Как вы умны!

Он сделал отклоняющий жест.

— Я хочу, чтобы вас все уважали, фрау Мария.

Они стали обсуждать дальнейшие подробности. В ту минуту, когда, казалось, всё было кончено, кардинал вдруг ударил себя по лбу и воскликнул:

— Я и забыл пригласить леди Изольду Монторгейль. Без неё не может обойтись ни одно празднество в Констанце.

Фрау Мария подняла было голову.

— Говорят, что она...

— Говорят всегда много вздору, который на самом деле не соответствует действительности. Наконец, пусть в неё бросит камнем тот, кто сам без греха.

Фрау Мария опять вспыхнула.

— Ей нужно обзавестись мужем, и тогда можно делать что угодно. Никто не посмеет сказать ни слова.

— Если б она пожелала, она могла бы быть герцогиней, а может быть, и чем-нибудь побольше.

— Почему же она не пожелала? Она путешествует одна. Немудрено, что о ней говорят дурно.

— Да, говорят дурно — в маленьком городке. А при дворе она была принята с почётом. Впрочем, вопрос не в том, приглашать ли её, а в том, приедет ли она. Однажды она отказалась от такого предложения фрау фон Ульм.

— Правда?

Генрих фон Ульм был не раз во время собора первым бургомистром. Недавно его возвели в рыцари, и он обедал у короля и папы. Его жена была соперницей фрау Марии по своему положению в обществе.

— Хорошо! Хотя должна сознаться, что понятия не имею о многих, кто явится. Говорят, она очень красива? — подозрительно спросила она.

Кардинал прекрасно понимал её.

— Вам-то бояться нечего. Равной вам не найдётся. Об этом уж позвольте мне судить самому.

Она покачала головой.

— Вы, знаете ли, великий грешник, — прошептала фрау Мария, ревнивая и польщённая в одно и то же время. — Ваши жертвы не являются вам по ночам?

— Зачем? Я ведь беру то, что дают. Что касается всего прочего, то я уже имею прощение грехов, которое мне дано за мои великие заслуги перед церковью и человечеством в деле избрания папы и прекращения раскола.

— Это верно?

— Так же верно, как помощь святых, — серьёзно отвечал кардинал.

— Надеюсь, что прощение простирается и на соучастников ваших грехов.

— До известной степени, конечно. А в остальном я могу давать отпущения и сам.

— Всё это что-то чудно. Но не нам, бедным женщинам, рассуждать об этом. Мы должны поступать так, как вы говорите.

— Только таким путём вы и можете избегнуть заблуждений. Ну, теперь всё устроено. Я уже заранее вижу это празднество, фрау Мария. Я горжусь своей хозяйкой и хочу показать её моим друзьям.

— Только, ради Бога, будьте осторожны, дорогой мой!

Услышав такое обращение, кардинал нахмурился, но лицо его разгладилось так быстро, что фрау Мария не успела ничего заметить.

— Хорошо, — кратко промолвил он.

И действительно, у него не было никакого желания проявлять неосторожность. Ему только хотелось заранее найти отговорку в том, что он не будет около неё целый вечер. Она была сносна, пока дело происходило в домашней обстановке, но вряд ли бы он стал гордиться ею при публике.

Кто-то постучал в дверь. Фрау Марию позвали. Когда она вышла, кардинал продолжал сидеть, разглядывая с неопределённым выражением свои белые руки.

— Удивительно, как тщеславны эти женщины, — прошептал он про себя. — Нет такой грубой лести, которой они бы не поверили. Мне почти стыдно, что до сего времени я имел дело с такими женщинами. Но не мог же я знать, что почти перед самым закрытием собора в Констанц явится такая прелестная женщина.

Он встал, тщательно стряхнул с одежды крошки хлеба и вышел из комнаты. В его взгляде и походке было нечто такое, что говорило о том, что он чувствует для себя унизительным оставаться в этой комнате.

Таким образом, желание леди Изольды исполнилось, и она встретилась на празднестве с матерью и сестрой секретаря, который, впрочем, не сообщил им об этом её желании.

Когда она вошла, все глаза обратились на неё. Празднество давалось не для неё, по крайней мере официально, и бургомистр Мангольт, от имени которого рассылались приглашения, был бы очень удивлён, если б кто-нибудь сказал ему об этом. Но она была именно тем лицом, на котором сосредоточивалось общее любопытство. Все о ней слышали, но видели её немногие, ещё меньше было таких, которые говорили с нею.

Все взоры были устремлены вперёд, в ожидании этой необычной гостьи. Мужчины решительно настроились в пользу плотских удовольствий и стремились насладиться ими вполне. Но на этот раз, по крайней мере в этот вечер, они были разочарованы леди Изольдой. Она была одета, правда, не с такой простотой, с какой одевалась до сих пор. В волосах у ней был золотой обруч, на шее красовалась нитка жемчуга, на груди букет свежих фиалок. Мужчины могли любоваться ею, но и только. Её манеры были сдержанны и холодны, и мужчины находили её совершенно не такой, какой они себе её представляли.

Мужчины и женщины толпились около неё, любуясь её красотой и завидуя её драгоценностям. Эти драгоценности были самыми малоценными из тех, которыми она обладала, но и они далеко превосходили драгоценности графини Эрленбург, у которой, по слухам, были самые дорогие вещи во всём городе и его округе. Леди Изольда смотрела на всех свысока и отвечала так, как её собеседники и не ожидали. Графиня Эрленбург, которая была родом из той же местности, откуда и граф Галинген, и отличалась такой же грубостью, сказала ей: «Сознаюсь, что в драгоценных вещах вы превосходите меня, но, конечно, вы легко можете достать то, что мне недоступно».

— Так уж принято, — спокойно отвечала леди Изольда, — чтобы гости надевали свои драгоценности в честь хозяев. Иначе я бы этого не сделала. Я их презираю и не имею ни малейшего желания кого-либо побеждать. Впрочем, я не думаю, чтобы грех ограничивался только одной какой-нибудь категорией поступков.

Фрау Марии досталось ещё хуже. Она также заговорила с леди в духе графини Эрленбург и получила в ответ:

— Лучшая драгоценность жены — это её супружеская верность, фрау Мария, эта драгоценность затмевает все другие.

Супруга бургомистра была так ошеломлена этим ответом, что сначала не знала, что ей ответить.

— Вы, кажется, удивлены, услышав от меня похвалу верности, — спокойно продолжала леди Изольда. —