Она вздохнула:

– Это по поводу одного дела, которым я занимаюсь. Речь идет о другой иностранке, ее обнаружили мертвой в бухте на Ватнслейсюстрёнде.

Оуливер кивнул:

– Да, помню, помню. Как раз мы с напарником и приехали на вызов, когда было обнаружено тело. Та тоже пыталась получить статус беженки, верно? Видимо, надоело ждать.

– Да, русская девушка.

– Вот-вот. А почему вы этим занимаетесь?

Хюльде хотелось ответить, что это не его ума дело, но она сдержалась.

– Появились новые улики – в подробности вдаваться не могу. – Она наклонилась к Оуливеру и тихо сказала: – Довольно щепетильная тема.

Тот снова пожал плечами. Хюльде явно не удалось пробудить его интереса к делу годовой давности, и вообще ей показалось, что Оуливер сильно сомневается в способности такой старой кошелки, как она, вести полицейское расследование.

– Ну ладно, поговорите с ней, – произнес он, словно обращаясь к капризному ребенку. Хюльда опять едва удержалась от того, чтобы не вспылить. – Но в данный момент оба кабинета для допросов заняты. Может, прямо в камере?

Хюльда собралась было вежливо поблагодарить Оуливера и раскланяться, махнув на все рукой, но рассудила, что в ее ситуации нельзя пренебрегать ни одним шансом.

– Почему бы и нет?

– Подождите минуту.

Оуливер ненадолго вышел, а потом вернулся:

– Идемте.

Он проводил Хюльду до камеры, впустил ее внутрь и снова запер дверь с обратной стороны. Оказавшись в замкнутом пространстве, она содрогнулась. Когда Хюльда в детстве проказничала, бабушка имела обыкновение запирать ее в чулане, чтобы она подумала там о своем поведении. Чулан был тесным, темным и страшным. Ни мама, ни дедушка не вмешивались, – видимо, они считали, что ребенку такое наказание пойдет на пользу. Однако с тех пор Хюльда испытывала едва ли не ужас, когда оказывалась в маленьких, ограниченных четырьмя стенами помещениях. Она предприняла попытку перевести свои мысли в иное русло и подумать о чем-нибудь приятном, например о предстоящем ужине с Пьетюром. А еще о том, что сейчас она должна быть как никогда сильной – ради самой себя и ради Елены.

Молодая худощавая сирийка выглядела усталой и подавленной.

Хюльда обратилась к ней по-английски:

– Здравствуйте, меня зовут Хюльда.

Никакой реакции не последовало.

Девушка сидела на прикрепленной к стене койке – больше в камере присесть было негде. Хюльда посчитала неразумным сразу садиться рядом с ней и продолжала стоять на почтительном расстоянии у двери.

– Хюльда, – тихо и отчетливо повторила она. – Вас зовут Амена?

Девушка подняла глаза, на секунду их с Хюльдой взгляды встретились, но потом она снова уставилась в пол, скрестив руки на груди. Ей было не больше тридцати лет, а скорее, около двадцати пяти. Вся ее поза выражала тревогу и даже страх.

Хюльда продолжила по-английски:

– Я из полиции.

Она уже стала опасаться, что Оуливер дал ей неверную информацию и девушка не понимает английского, когда та промолвила:

– Я знаю.

– Мне нужно задать вам всего несколько вопросов.

– Нет.

– Почему?

– Вы хотите выслать меня из страны.

– Я к этому не имею отношения, – сказала Хюльда тихо и доброжелательно. – Я расследую одно дело, и вы могли бы мне помочь.

– Вы меня обманываете – вы отправите меня домой. – Амена посмотрела на Хюльду взглядом, в котором закипала ненависть.

– Нет, вы в этом деле никак не замешаны, – сказала Хюльда, хотя и понимала, что ничего обещать своей собеседнице не может. – Оно касается погибшей русской девушки. Ее звали Елена.

В глазах Амены блеснула искра интереса.

– Елена? – Потом она добавила: – Я так и знала. Наконец-то.

– Что вы знали?

– В том, как она умерла, было что-то странное. Я говорила полиции.

– Полиции? Вас расспрашивал Александер?

– Да, тот мужчина. Ему было все равно, – сказала Амена.

По-английски она изъяснялась неуверенно, но довольно сносно.

Про себя Хюльда вновь прокляла Александера. Что же еще он «забыл» написать в отчете? Казалось, она блуждала в потемках, хотя считалось, что дело раскрыто.

– А почему вам кажется, что в ее смерти было что-то странное?

– Ей разрешили остаться здесь, в Исландии. Одобрили ее прошение. – Молодая сирийка была очень расстроена.

Хюльда кивнула.

Девушка продолжила:

– Никто из тех, кому разрешили остаться, так бы не сделал – не прыгнул бы в море. Она весь вечер сидела такая довольная на проходной, разговаривала по телефону. Так радовалась. Мы все были рады. Она была хорошая. С добрым сердцем. Честная. Ей было нелегко в России. И вот… на следующий день она умерла. Взяла и умерла.

Хюльда кивала, но все же не воспринимала все, что говорит сирийка, за чистую монету, – возможно, представление последней о Елене было окрашено теплыми чувствами, которые они питали друг к другу.

Хюльде было неуютно в запертой камере – у нее вспотели ладони и участилось сердцебиение. Ей хотелось закончить этот разговор как можно скорее и выйти наружу.

– А могло быть так, что Елена прибыла в Исландию для занятий проституцией? – спросила Хюльда.

Казалось, Амена совсем не ожидала такого вопроса.

– Что? Проституцией? Елена? Нет-нет. И еще раз нет. Совершенно точно… – Она задумалась, видимо пытаясь отогнать от себя сомнение, зерно которого посеял в ее душе вопрос Хюльды. – Нет-нет, я уверена. Елена этим не занималась.

– Есть свидетели, что за ней заезжал какой-то мужчина. Он был плотного телосложения и низкорослый. На внедорожнике. Я подумала, что это мог быть клиент…

– Нет-нет. Возможно, адвокат. У него был внедорожник. – Потом она добавила: – Но он не плотный. Не помню, как его звали. Со мной он не работал – у меня адвокат женщина.

– Вы знаете, кто бы это мог быть? Тот мужчина на внедорожнике. Кто-то из знакомых Елены?

Амена покачала головой:

– Не думаю.

Хюльда кивнула, собираясь закончить беседу, – она едва ли не задыхалась и чувствовала себя морально подавленной в этой тесной камере.

Но Амена перехватила слово:

– Послушайте, вы должны мне помочь. А я помогу вам. Мне нельзя домой! Никак нельзя! – В ее голосе звучало отчаяние, и Хюльда невольно почувствовала к ней жалость.

– Ну, вряд ли… Но я скажу об этом дежурному полицейскому, хорошо?

– Попросите его помочь мне. Скажите, что я вам помогаю. Пожалуйста.