Однако, добившись разрешения Довганя идти вместе с ними, она на всякий случай весь вечер не отставала от него.

Волынцы собрались быстро, нацепили на плечи котомки, потопали на земляном полу, проверяя, удобно ли обулись… Лидия Леонтьевна обняла Петра, потом Сергея, потом снова Петра. Слезы бежали по ее щекам.

— Сыночки… Может, не пойдете сейчас? Через месяц тепло будет, снег таять начнет.

Иван и Лесик с завистью смотрели на старших братьев. Те, чтобы не затягивать сцену прощания, тем более что все уже оговорено, поочередно поцеловали дрожащие щеки отца, обняли младших и вывалились прямо в метель. Но и за свистом пурги в первые секунды было слышно, как, дав себе волю, рыдала мать.

У Довганя все было уже собрано. Ему оставалось забежать домой, чтобы взять котомку и проститься с отцом, матерью, сестричкой Олей. Он знал, что без слез тут не обойдется, поэтому не пригласил друзей в хату, а с напускной суровостью сказал:

— Подождите, я одну минуту всего…

Потом зашли к Игорю Коцюбинскому, а потом к его брату Андрею…

Последней на их пути к лесу была хата Васи Гуменчука, куда уже пришли вшестером: двое Коцюбинских, двое Волынцов, Довгань и Оля. По-деловому, не спеша собрав сына, отец попросил всех присесть перед дорогой — на счастье. После минутного молчания сказал:

— Никаких советов — вы уже взрослые. Но одно слово бывалого человека послушайте. Если взялись воевать, то делайте это всерьез, без оглядки. Что бы ни случилось, назад вам пути нету.

С ним легко было прощаться. В глазах у отца ни слезинки, ни тени — только где-то глубоко затаенная зависть к их решительности, их горячности, их молодости, когда можно не задумываясь повергнуть в костер истории и головешку своей собственной жизни.

Он обнял каждого за плечи:

— Вы теперь друг для друга дороже брата родного, дороже отца с матерью. Только так кто-то из вас доживет до победы. Слышите, только так!

Хлопцам из полиции не повезло. Перед тем как они перешли на сторону партизан, сменилось начальство. Винтовки и патроны у них забрали, выдавая только в часы дежурства. Пришлось уходить без оружия. Они сделали огромный крюк — километров пятнадцать. День пересидели в селе, а вечером, разведав, что вокруг все спокойно, прибыли в условное место в Павловку.

…Колючая поземка, что тянула еще с вечера, разбушевалась в бешеную метель. Снег бил в лицо, в спину, временами казалось, что ветер вдруг вылетал из-под ног, забивая снег под полы одежды.

Довгань шагал впереди, как аист, задирая ноги. Идти было тяжело, снег по колено. Потом его сменил Вася Гуменчук (Звонок). Пройдя с километр, согрелись, повеселели.

Отыскали на просеке условленное место, повернули правее в глубину леса и остановились. В чащобе на небольшой полянке разгребли пушистый сугроб, наметенный возле криволапой ели, и стали устраиваться на ночь. Они наломали как можно больше сосновых лап и выстелили ими расчищенную площадку. Вокруг нагребли снежный барьер высотой около метра, оставив узкий проход под еловыми лапами.

— Сегодня постов выставлять не будем, — сказал Довгань. — В такую метель ни одна собака сюда не придет. Будем спать.

Все стояли перед снежной ямой, переглядываясь, кто ляжет первым и как будет ложиться. Разгоряченные после ходьбы, хлопцы теперь несколько поостыли и со страхом и недоверием посматривали на приготовленную постель. Довгань понял, что ему предстоит лечь первому. Сбросив с плеча «сидорок» и неся его перед собой в руке, согнулся, опустился на колени, полез в яму. Положил «сидорок» в головах и лег…

Постепенно все улеглись. Но холод не давал уснуть. В голову приходили невеселые мысли: «Выдержу ли до утра? А может быть, весной в этой берлоге найдут семь замороженных чурбанов?»

Поскрипывают замерзшие деревья, глухо стонет ветер в вершинах. Иногда в яму на лица сыплется снег. И льется, льется сверху холод. Надо все время держать мышцы в напряжении, чтобы сохранить капельку тепла, как сохраняют в горсти мерцающую на ветру спичку.

Не спали почти до утра. Едва один начинал смежать глаза, как другой пытался высвободить затекшую руку. Вертелись, кашляли. А когда на минуту утихали, слышно было, как надоедливо, заунывно плачет вьюга.

А утром, едва только вылезли из ямы, через две-три минуты закоченели. Такая предательская, обезоруживающая стужа, что ни руки, ни ноги не гнутся. Завтракать не смогли — сводило челюсти.

— Пошли на просеку, — сказал Петро. — Может быть, Игоревы хлопцы пришли… Или Блохин.

Проваливаясь по колено в снег, спотыкаясь, шли в один след. Чтобы удержать равновесие, размахивали руками. И пока брели, стало легче. Согрелись мышцы, гибкими стали пальцы.

На просеке никого не было. Решили вернуться к яме, позавтракать, а потом снова прийти к условленному месту.

Это был очень трудный, но очень важный для них день. К вечеру встретили двоих хлопцев из железнодорожной полиции. Их привела Катя Черная. Через нее Довгань передал подпольщикам, что выход прошел успешно, пусть идут другие, с кем договорено, и пусть захватят топор и пару лопат. Надо зарываться в землю.

На следующий день ожидали новую группу, но никто не пришел. Только к вечеру появилась в лесу Катя Черная. Она пришла одна. Выяснилось, что в других группах люди оказались не подготовленными к выходу.

Григория и Митю Блохиных задержали непредвиденные обстоятельства. Был у них в Киеве третий брат — Саша. Через верных людей ему передали, чтобы приезжал воевать вместе. Они со дня на день ожидали его приезда, каждый раз выходили к поезду. 12 февраля, когда надо было уже идти в лес, они, как всегда, вышли на перрон. У Григория были документы настоящие. Он все еще числился охранником на железной дороге. У Мити документы не хуже, но все-таки липовые. Их отпечатали на настоящих бланках, но на машинке павловских подпольщиков, а печати мастерски подделывал Николай Сидоренко.

Братья волновались. И это, вероятно, подвело их. Павло Мельник, который о чем-то оживленно беседовал с новым шефом железнодорожной полиции, через окно увидал братьев. Что-то в их поведении показалось ему подозрительным. Он вышел на перрон с немцем. Тут же были два других полицейских.

— Ваши документы!

Григорий и Митя вытащили свои удостоверения. Мельник внимательно посмотрел на одну бумажку, потом на другую и торопливо полез в боковой карман.

Гриша и Митя недоуменно смотрели на него. Эти документы десяток раз проверялись и ни у кого не вызывали сомнения. Что так обеспокоило Мельника? Почему он закрутил носом, как пес, взявший след?

Из кармана мундира предатель вытащил… листовку. Да, обыкновенную листовку об итогах Сталинградской битвы. Таких листовок павловские подпольщики напечатали несколько сотен. Их печатали под