Шрифт:
Закладка:
– Кто там, интересно, – прошептала себе под нос, шаркая тапочками. Мобильник лежал в кармане куртки. Вытащив его, я удивилась, увидев номер мамы.
Сегодня она просила остаться на торт с чаем. После моего отъезда и операции, мать вернулась на работу в библиотеку. Отец был, конечно, против, но она и не ждала одобрения. В последние время родители жили не очень хорошо, все чаще ссорились. Однажды мама сказала, что хотела бы уйти от папы. Никогда прежде у нее подобных мыслей не возникало. Все терпела, прощала, преклонялась. Но после выпускного, после того, как отец встал не на мою сторону, родительница будто прозрела, увидела монстра, что всегда жил в этой квартире.
Они тогда сильно поругались. Однако маме было попросту некуда уйти: ни подруг, ни родственников, ни своих сбережений. Отец был единственным кормильцем и силой, не дающей ей пасть якорем ко дну. Я понимала мать и не винила ее. Поддерживала с ней отношения, иногда гуляла, созванивалась, чем могла помогала с Матвеем, собирала деньги на случай, если однажды мама придет ко мне за помощью. Хотя была уверена – не придет.
Пусть она и не говорила, чувство вины жило в ее сердце. Я видела это постоянно, встречаясь с ней на нейтральной территории. Мама иной раз боялась поднять на меня глаза, как следует рассмотреть дочь, которую видела теперь не так часто. Мы обе негласно приняли эти правила игры.
Я не была уверена на сто процентов, верно ли мы поступаем. Однако до тех пор, пока Матвей спокойно засыпал, был одет и обут, не голодал, пока его не обижали дома, я была спокойна. Нет, конечно, страх никуда не ушел. Я каждый день переживала, что отец изобьет мать, поднимет руку на своего маленького ребенка. Порой кошмары детства преследовали по ночам, и я просыпалась в слезах, пугаясь теней, что притаились в темноте.
Помню, в один из вечеров, когда мы с мамой и Мотей гуляли вокруг озера, я спросила:
– Почему бы тебе не развестись с ним? Разве ты не боишься? Если уж не за себя, то хотя бы за Матвея.
– Это сложно, дочка, – вздохнула она, поджимая тонкие губы, на которых давно не было помады. Безжизненные, бледные, непривлекательные. В матери не осталось и следа от той женщины, что прыгала по лужам, заливаясь звонким смехом. Она жила лишь в моих детских воспоминаниях.
– Это не сложно, ты боишься. Боишься остаться одна. Но ты не одна! У тебя есть я!
– Я знаю, – мама улыбнулась, подхватив меня под локоть. – Ты и Мотя – мой свет и единственная надежда. Еще немного, я чуть подсоберу денег и тогда, обязательно…
– Мам, завтра – такая отдаленная дата, – воспротивилась я. – Это будущее, которое может никогда не наступить. Завтра всегда в тумане, там неизвестность. Нужно начинать сегодня, в конечном счете, возможно, завтра и не настанет.
– Какая у меня смышлёная дочка выросла, – мама засмеялась. Но я видела, это был напускной смех, чтобы скрыть страх, поселившийся в сердце.
Поэтому мне ничего не оставалось, кроме как жить с Димой, копить деньги и мечтать о светлом будущем. И все это было, пока не появился Витя. Он ураганом ворвался, перемешав мои планы, и я совру, если скажу, что этот самоуверенный мальчишка не вызвал трепет в душе.
Проведя пальцем по сенсору, я поднесла сотовый к уху.
– Да, мам, слушаю.
– Рита, – ее голос дрогнул, затем послышался тяжелый вздох. Мне сразу сделалось не по себе. Неужели отец? Неужели он сорвался? Горло свело болезненным спазмом.
– Мам, что случилось?
– Витя… – прошептала она имя, которое вызывало мурашки и волну нежности. Однако сейчас я еще больше испугалась.
– Что? Витя? Мам, в чем дело?
– Мы в полиции.
– А?
– Витя избил твоего отца.
Глава 25 - Рита
Я ехала на такси в участок, прокручивая слова матери. Они звучали набатом в голове, словно пули, пронзающие насквозь. Я искусала ногти, пока доехала, пытаясь понять, что там произошло. Почему Витя избил отца? Неужели… из-за меня?
Когда машина остановилась, я протянула водителю купюру в двести рублей и, не дожидаясь сдачи, выскочила на улицу. Морозный ветер задувал за шиворот, с неба продолжал падать пушистыми хлопьями снег. Я умудрилась поскользнуться на ступеньках, но тут меня кто-то подхватил под локоть, не давая упасть.
– Все в порядке? – спросил знакомый голос. Я взглянула и замерла, замечая Олега Николаевича, отца Вити. Его пальто было расстегнуто, на шее висел галстук, так, если бы его пытались стянуть или облегчить узел, а изо рта струился горячий пар.
– Добрый вечер, – прошептала, разглядывая Шестакова-старшего. В уголках глаз мужчины уже виднелись морщинки, на лбу пролегла маленькая складочка. Он устало улыбнулся, затем отпустил меня.
– Пойдем вместе, Рита.
– Да, спасибо, – сглотнув, ответила. Дядя Олег прошел первым, открыв железную дверь. Мы отметились на пункте КПП, поставили свои подписи в журнале и только после этого пошли вдоль мрачного коридора, где периодически мигала лампа. Звук собственных шагов заставлял вздрагивать, в какой-то момент мне захотелось побежать, казалось, темное помещение никогда не закончится. И нет, я не думала о папе, я переживала о Вите. Он мог пострадать! Отец мог ответить ему! В конце концов, и уголовную ответственность никто не отменял.
Кусая губу, я пыталась откинуть плохое, но как назло проклятый голос в голове словно насмехался, озвучивая ужасные события будущего.
– Вроде, здесь, – сообщил Олег Николаевич, когда мы остановились напротив одной из многочисленных дверей. Все они смотрелись до ужаса несуразно, словно вели в жилые квартиры, а не в кабинеты к следователям.
Дядя Олег коснулся ручки и резко дернул ее, впуская в мрачный коридор тусклый свет. Внутри я вся сжалась, окинув взглядом помещение. Табачный запах до того въелся в стены, что создавалось ощущение – он здесь повсюду.
– Рита! – голос матери, словно отрезвляющая пощечина, вернул в реальность. За спиной закрылась дверь, Шестаков-старший обошел меня и двинулся прямо к стулу, на котором сидел Витя. Его руки, в наручниках, были сцеплены в замок и лежали на коленях. Костяшки пальцев покрыли кровавые следы, а кое-где прослеживались болячки. Я осторожно скользнула взглядом выше, боясь обнаружить на лице у Вити отпечатки драки. Однако мой страх быстро развеялся, никаких внешних следов побоев у
