Шрифт:
Закладка:
Этой ночью, когда вымотавшаяся Лара спала в тишине своего театрального чердака, что-то в ее сталкерской торбе вдруг пошевелилось.
Шкатулка, которую Лара нашла в канализации, была на месте, но золотой замочек ее раскрылся в процессе беготни и спешного подъема наружу, и крышка была приоткрыта. Механическая птичка из золота и древесины, смирно лежавшая в шкатулке рядом со сталкерским ломиком Лары, вдруг встрепенулась.
В темноте торбы сапфировые глаза ее ожили и засияли голубым светом. Механическая птичка склонила головку в одну сторону, потом в другую, а потом выбралась из темноты и тесноты, по пути толкнув ломик, который звякнул, стукнувшись об пол. Птичка теребила торбу клювом, ища выхода наружу. Выхода видно не было, и тогда птичка начала клевать золотым клювом стены западни, трепать дерюгу и наконец проковыряла в ней достаточное отверстие, чтобы протиснуться наружу.
Птичка запрыгала по полу чердака, при каждом прыжке издавая металлический тихий лязг. Она пробиралась по лабиринту старого реквизита, по пути критически оглядывала особенно странные предметы, склонив головку на сторону. А потом распахнула крылышки и взлетела, ее сапфировые глаза, сияющие в темноте, окидывали взглядом помещение. Порой, устав порхать, она опускалась отдохнуть на ту или иную жердочку – поближе к потолку.
Когда птичка, спорхнув с высоты, уселась Ларе на грудь, девочка сонно вздохнула и пошевелилась, но не проснулась. Птичка постояла неподвижно, снова качая головкой туда-сюда, как будто вглядывалась в девочку, чья грудь мерно вздымалась и опадала в такт дыханию. Под ночной рубашкой Лары затрепетал медальон. Подождав немного, механическое создание прошлось по груди Лары, ища удобного места, а потом присело, спрятало голову под крыло – и сапфировые глаза его погасли. Птичка, похоже, заснула.
Темные сновидения
Две-Восьмерки проснулся с криком, весь дрожа. Впрочем, он еще не совсем проснулся, находясь в темной впадине между сном и явью, где его все еще терзали темные видения из его кошмара. Он почувствовал сильные грубые руки на своих плечах – руки, которые трясли его, возвращали к реальности, – и сон наконец отступил, рассеялся. Две-Восьмерки поморгал расширенными глазами, смущенно глядя в широкое загорелое лицо, обрамленное рыжей бородой, которое плавало перед ним в оранжевом свете драконьего фонаря.
– Тише, тише, парень! – прошептал рыжебородый. Лицо его было искажено неподдельной тревогой. – Ты что, хочешь, чтобы весь порт и весь город узнали, что ты здесь?
К Двум-Восьмеркам постепенно возвращалась память. Он осознал, где находится: конечно же, он прячется в трюме корабля, стоящего в порту, в ожидании, когда ведьмины смогут переправить его в Западную Ведунию.
– Мне просто приснился страшный сон, – сказал он, пытаясь оправдаться. – Как будто что-то случилось. Что-то ужасное.
Рыжебородый – которого, как вспомнил Две-Восьмерки, звали Роб Нильсен – передернулся от страха.
– Что именно? Расскажи.
– Сам не знаю, как сказать… – Юный ведун постарался описать свой кошмар словами. – Что-то вышло из чрева земли. Что-то темное. Темнота. И еще там были люди с разрисованной кожей. Все целиком в каких-то страшных метках. И эта темнота, она была… живая. Она меня видела, и я знал, что она пришла меня забрать…
Роб Нильсен вытаращился на юношу. Этот мальчишка был всего лишь несчастный Белый ведун, а Белых ведунов не учат истории, их вообще ничему не учат, кроме их работы. Мальчик сам не понимал, что он такое увидел. Но Роб… Роб только что проснулся от точно такого же кошмара – и был готов поклясться, что от того же самого в сей миг проснулись все ведуны этого мира. Он отлично понимал, что они видели: Вечноночь. И Меченых.
Роб не ошибся. Этой ночью каждый ведун, в том числе и Белый, и каждый ведьмин проснулся от одного и того же кошмара. От страшного сна о непоправимо изменившемся мире, о катящейся на них тьме непредставимой силы.
Как и Две-Восьмерки, в полночь от того же кошмара проснулась госпожа Хестер. Она вскочила с постели, прижимая ладонь к груди, чтобы успокоить колотящееся сердце, и подбежала к окну своей спальни в дворцовой башне. Устремила взгляд в сторону квартала Белых ведунов. В окнах общежитий мелькали заполошные огни – и в дортуарах, и в коридорах, и в служебных помещениях.
Госпожа Хестер почувствовала, как грудь ей тяжело сдавило, а горло вмиг пересохло. Впервые ее настигла сокрушительная мысль, что она, похоже, совершила нечто идиотское и непоправимое. Вечноночь на свободе. Скоро она доберется до города – а вместе с ней придут Меченые. От одной мысли о них ее затрясло. Но сейчас было не время для раздумий – оно давно прошло. Сейчас было время действовать. Немедленно приступать к воплощению своего плана. А для этого ей срочно требовалось Заклятие Судного Дня. Оно было ключом ко всему. Когда заклятие будет у нее в руках, надо будет только подождать, пока Вечноночь расправится с ведьминами, а потом отправить этот кошмар туда, откуда он и явился. Все, что к тому моменту останется от мира, будет под ее, госпожи Хестер, властью.
«Что же, вперед, Вечноночь, – подумала она. – Делай свое дело».
Нож в спину
Лара резко проснулась, как от толчка, и села в постели, задыхаясь. Ей приснился ужасный кошмар про черное шевелящееся небо и полчища татуированных чудищ. От резкого движения что-то небольшое скатилось у нее с груди и с металлическим стуком покатилось на пол.
Механическая птичка.
Лара заморгала, не веря своим глазам.
– Это ты? Как ты здесь оказалась? Это я тебя вытащила?
Она попыталась вспомнить что-нибудь – но все казалось мутным и далеким, как прошедший сон. Если эта птичка – и правда то сокровище, которое ищет Душитель, лучше бы поскорее куда-нибудь ее сбагрить, это будет куда безопаснее. Не стоит ее у себя долго держать.
Динг-а-линг-а-линг!
Дождь недавно перестал, небо прояснилось, но в магазине Старого Ханса, несмотря на прекрасное солнечное утро, было по-прежнему мрачно и уныло.
Старик был занят работой – старательно полировал коллекцию медных
