сейчас было гораздо горше и больнее.

Она ревела долго, до икоты, до изнеможения, крепко зажимая рот ладонями, чтобы никто случайно не услышал.

А потом, когда наконец успокоилась и взялась за карты, шмыгая носом, снова обещала себе, что больше из-за него ни слезинки не прольет. И сама на него больше ни разу не взглянет. И не заговорит. Будет ходить как мимо пустого места. И вообще забудет.

* * *

Если накануне в лагере царили суматоха и волнение, то во вторник градус всеобщего возбуждения и вовсе зашкаливал. Казалось, сам воздух вибрировал от напряжения. А сразу после завтрака начались соревнования между младшими отрядами.

Ира идти не хотела. Там ведь наверняка Вадим. А с ним встречаться – только мучиться. К тому же она дала себе зарок – не смотреть на него, а это очень трудно, когда знаешь, что он рядом.

Так что когда все помчались на стадион, Ира улизнула в клуб, в свою уютную каморку, пропахшую гуашью. Она открыла окно, чтобы впустить свежий воздух, и вскарабкалась на подоконник – всё равно пока нечем было заняться.

Готовые карты и маршрутные листы лежали аккуратными стопочками в нижнем ящике шкафа. За ними обещал прийти физрук, но сейчас, пока идут соревнования, он вряд ли выкроит даже минуту.

Окно оформительской выходило на лагерные ворота, поэтому о том, что творилось на стадионе, Ира могла догадываться только по разноголосым крикам, доносящимся с той стороны. Но вслушивалась она недолго и вскоре, погрузившись в свои мысли, перестала их замечать.

Вопреки собственным обещаниям, думалось только о Вадиме. И чем строже она запрещала себе вспоминать его, тем болезненнее ныло в груди.

Невыносимо хотелось знать – почему? Почему всё так переменилось? Ещё и слухи поползли неприятные – вчера после отбоя Ира слышала, как девочки в палате обсуждали её и Вадима. Как злорадствовали, что он её бросил.

Особенно врезалась и до сих пор свербела фраза, брошенная Светой: «А я вам говорила, что не мог он в неё влюбиться. Поспорил наверняка с кем-нибудь, вот и всё. Как в «Девчатах», помните?».

От этих слов внутри будто ядовитая кислота разлилась. Так жгло, что дышать было больно.

С кем мог поспорить Вадим? И зачем ему это? Просто так, спор ради спора? Или тоже на кон поставил что-нибудь?

Ира не выдержала и всхлипнула. Как ни крепись, какие клятвы себе ни давай, а терпеть такую боль просто невмоготу...

24

Тем временем состязания на стадионе были в самом разгаре.

Первый и второй отряды, для которых соревнования начнутся только завтра, сегодня были просто зрителями. Павлик и его подопечные даже за кого-то там активно болели, кричали, подбадривали, только Вадим был угрюм и мрачен. На него поглядывали с удивлением, некоторые даже пытались растормошить, но тот лишь отмахивался и продолжал хмуриться.

Денис взирал на происходящее с каменным выражением. И его отряд держался ему под стать.

После полдника начались состязания для средних отрядов. Ребят вывели за территорию преодолевать полосу препятствий, и лагерь в мгновение ока опустел. Остались лишь дежурные воспитатели, но и они попрятались в корпусах от палящего солнца.

Пойти со всеми она отказалась, как Денис ни давил на неё. Римме Михайловне она тихонечко намекнула, что надо ещё кое-что довести до ума, и та позволила ей остаться в лагере.

Даже в сончас не так тихо, подумала Ира. Ей вдруг эта внезапная тишина не понравилась, даже показалась зловещей. Глупости всё это, конечно. И в другой раз она бы посмеялась над собой, если б не было так тяжело на душе.

Однако, кроме этой тишины что-то еще неуловимо мешало. Какая-то мелочь. Словно глаз за что-то мимоходом зацепился, мозг зафиксировал, но из-за рассеянного внимания она это упустила. Ира придирчиво осмотрела оформительскую. Что не так? Вроде всё на месте. Но смутное ощущение будто что-то не так, не отпускало.

* * *

С соревнований вернулись перед самым ужином, возбуждённые, шумные, суматошные. У столовой Иру остановил физрук.

– Завертелся я с этой «Зарницей». Забегу сразу после ужина, ты будешь на месте?

– Да, конечно, – пообещала Ира.

Где ей ещё быть? Когда её не трогали Денис или Антонина Иннокентьевна, не заставляли куда-то идти и где-то присутствовать, она пряталась в оформительской. Там она не только с удовольствием рисовала, но и наслаждалась одиночеством. Ничего ей не нужно – ни игры, ни концерты, ни общение с девочками, которое чаще всего сводилось к обычным сплетням или насмешкам, ни «Зарница», от которой весь лагерь как с ума посходил. Ни любовь эта дурацка...

Одной быть хорошо, спокойно. Лишь Вадим сумел вытянуть её из этого уютного кокона одиночества, и то ненадолго. И как болезненно это оказалось…

Впрочем, нет, Павлику она тоже открылась, но тут другое. Павлик ей как старший товарищ или брат. А Вадим…

Стоя на крыльце, Ира вдруг оглянулась, словно почувствовала спиной чей-то взгляд.

К столовой направлялись мальчишки из первого отряда, а среди них шёл Вадим. Он и правда смотрел на неё, но тотчас отвёл глаза. И так до самой столовой шел, глядя себе под ноги и не разделяя шуточек и смеха остальных мальчишек. Физрук ей еще что-то говорила, но она едва улавливала смысл его слов. Все силы уходили на то, чтобы казаться спокойной, тогда как самой хотелось разреветься в голос.

За что он так с ней? Почему? Что она такого ему сделала? Физрук ещё раз повторил, что зайдёт после ужина и ушёл, оставив её на крыльце столовой одну.

В другой раз она бы тут же сбежала, скрылась, спряталась, но сейчас точно приросла к дощатому крыльцу, впившись отчаянным взглядом в Вадима.

Проходя мимо, он лишь мельком стрельнул в нее взглядом и снова отвернулся, чересчур поспешно. Даже на миг не приостановился. Не кивнул. Вообще ни-че-го. Но Ира успела заметить в его взгляде... вину? Не искреннее сожаление или раскаяние, а вину, которую чувствуешь против воли, которую всеми силами хочешь заглушить.

Выходит, права Света – всё то, что было между ними на прошлой неделе – ненастоящее? Какая-то игра или спор? Но с кем он мог на неё поспорить? И зачем?

В столовую Ира и заходить не стала. Развернулась и бегом, не разбирая дороги, помчалась к клубу. Плевать, что Денис потом будет ругаться. Вообще на всё плевать. Никого ей не хотелось сейчас видеть. Рыдания рвались наружу, до боли раздирая грудь.

Закрывшись на щеколду в оформительской, Ира как подкошенная рухнула на